– Тот день.

– Тот день? – переспросила я, ничего не понимая.

– День, когда в меня стреляли, а дядя приехал забрать нас с мамой от отца.

Мои глаза распахнулись, но я не сказала ни слова, а только смотрела на него и ждала продолжения.

– Отец был в баре… И, наверное, на какое-то время занят. – Он замолчал на секунду и посмотрел по сторонам, а потом снова на меня. – Он не всегда был таким, каким под конец. Он мог, когда хотел, быть и веселым и обаятельным. Но потом он начал пить, и с тех пор все шло хуже и хуже. Он бил маму, обвиняя ее во всем, что делал сам.

Но в любом случае мама любила только одного человека, и это был мой дядя Коннор. Я знал это, и отец знал это, и весь город тоже это знал. И, по правде говоря, я тоже любил его больше.

Он снова замолчал и посмотрел по сторонам. И продолжил.

– Так что в тот день, когда он пришел за нами и я узнал, что я его сын, а не Маркуса Хейла, я был рад. Я был в восторге.

Он поглядел на меня, почти не выражая эмоций, словно был где-то глубоко в себе, спрятан.

– В меня стрелял мой дядя, Бри. В меня стрелял Маркус Хейл. Я не знаю, хотел ли он этого, или пистолет выстрелил случайно, когда я в ярости кинулся на него. Но в любом случае он выстрелил в меня, и это сделал он. – Он поднес руку к горлу, проведя по шраму.

Затем он показал рукой на всего себя:

– Вот что он сделал.

Мое сердце упало.

– Арчер, – выдохнула я. Он продолжал смотреть на меня и казался застывшим.

– Что с ними случилось? С твоей мамой? – спросила я, моргая и пытаясь проглотить ком в горле, который едва не задушил меня.

Он помолчал.

– Маркус врезался в нашу машину сзади, пытаясь скинуть нас с дороги. Наша машина опрокинулась. Мама погибла в аварии. – Он закрыл глаза на минуту, помолчал, потом открыл и продолжил: – После того как Маркус выстрелил в меня, у них с Коннором началась перестрелка на дороге. – Он снова погрузился на минуту в молчание. Его глаза казались глубокими, янтарными озерами скорби. – Бри, они застрелили друг друга. Прямо там, на дороге, под голубым весенним небом, они застрелили друг друга.

Я была не в себе от ужаса.

Арчер продолжил:

– Потом появилась Тори, и, кажется, через минуту подъехала еще одна машина, я точно не помню. А потом я проснулся уже в больнице.

У меня из груди вырвался стон, но я подавила его. Я затрясла головой, не в силах осознать ужас, который он пережил.

– И все эти годы ты жил с этим, все эти годы – и все один. Господи, Арчер. – Я резко втянула воздух, пытаясь справиться со своими чувствами.

Он поглядел на меня, и в его глазах наконец мелькнули какие-то эмоции, прежде чем он снова отвернулся.

Я подползла ближе, схватилась за его майку и прижалась головой к его животу, слезы залили мое лицо, и я только шептала снова и снова:

– Мне так жалко, так жалко. – Я не знала, что еще можно сказать в ответ на тот ужас, который нес в себе маленький мальчик.

Но я наконец поняла всю глубину его боли, его травмы, постигла всю тяжесть его ноши. И я поняла, почему его ненавидит Виктория Хейл. Она украла не только его голос, она отняла у него его состоятельность, самооценку, личность. Потому что Арчер был воплощением того, что ее муж любил другую женщину больше, чем когда-либо любил ее, и что он дал этой женщине не только свое сердце, но и своего первого сына. И этот сын мог забрать у нее все.

Я прижимала Арчера к себе.

После того как прошло много-много времени, я откинулась назад.

– Ты старший сын Коннора. Тебе принадлежит вся земля, на которой стоит этот город.

Он кивнул, не глядя на меня, как будто ему было совершенно все равно.

– Арчер, ты не хочешь ее? – спросила я, вытирая слезы с мокрых щек.

Он поглядел на меня.

– За каким чертом она мне нужна? Что мне с ней делать? Я не могу общаться ни с кем, кроме тебя. И уж еще меньше могу управлять проклятым городом. Люди будут смотреть на меня как на самую смешную шутку, какую когда-то слыхали.

Я покачала головой.

– Это не так. Все, что ты делаешь, ты делаешь хорошо. У тебя отлично получилось бы.

– Я не хочу, – ответил он с тоской. – Пусть ее берет Тревис. Я не хочу иметь с этим никакого дела. Я не только для этого не гожусь, но я этого и не заслуживаю. Это все из-за меня. Они в тот день погибли из-за меня.

Я отпрянула, затаив дыхание.

– Из-за тебя? Ты был маленький мальчик. Как что-то из этого могло случиться из-за тебя?

Арчер посмотрел на меня с непроницаемым выражением.

– Они умерли из-за того, что я вообще существовал.

– Они умерли из-за собственного выбора. А не из-за семилетнего ребенка. Ты прости меня, но я никогда не поверю, что на тебе лежит даже малая толика ответственности за то, что произошло между ними в тот день. – Я яростно замотала головой, стараясь физически вложить смысл в те слова, что только что «сказала».

Он несколько минут сидел, глядя мне за плечо и видя там что-то, доступное только ему. Я ждала.

– Я привык думать, что проклят, – сказал он, кривя рот в слабой мрачной улыбке, которая переросла в гримасу. Он провел рукой по лицу, прежде чем поднять ее и продолжить: – Казалось просто невозможным, что кто-то может вынести столько дерьма в одной жизни. Но потом я решил, что, возможно, я был не столько проклят, сколько наказан. Я все это заслужил.

Я снова затрясла головой.

– Это так не работает.

Он посмотрел мне в глаза, и я выдохнула.

– Знаешь, Арчер, я тоже однажды так думала. Но… Я поняла, что если я действительно в это верю, то я должна так же поверить в то, что мой папа заслужил быть застреленным в собственном магазине, а я точно знала, что это не так. – Я замолчала, припоминая, каково это было, когда я тоже думала, что проклята. – Плохое случается с людьми не потому, что они этого заслуживают. Это так не работает. Это просто… жизнь. И неважно, кто мы и какие мы. Мы должны принимать то, что с нами происходит, и иметь с этим дело, как бы ни было погано, и стараться изо всех сил, чтобы в любом случае идти вперед, любить, надеяться… Верить, что в нашем путешествии есть смысл.

Я схватила его руки в свои, а потом отпустила, чтобы продолжить.

– И стараться поверить, что, может быть, свет светит от тех, в ком больше трещин.

Арчер изучал меня несколько мгновений, прежде чем поднять руки и сказать: