Сара и Бенджамин медленно шагали к дому, она рассказывала о перспективах постановки в Квинзгифте, об изменениях в составе исполнителей. Она слушала — точнее, пыталась слушать, ибо мысли все время соскальзывали в сторону — Бенджамин рассказывал об Эдинбургском фестивале. К дому подошли ближе к раннему ужину — скоро уж и спектакль начнется.

Две девушки из городка, Элисон и Ширли, помогали с буфетом. Статные, свежие, краснощекие блондинки — не новички на здешних премьерах, управляются ловко и весело.

Что уж говорить об Элизабет… Улыбаясь, она вручила Сюзан тарелку пудинга.

— Вы прелесть, Сюзан. Чудесная Жюли! — Все хорошо расслышали это определение роли новой звезды в этом доме, доме Элизабет.

Бенджамин переключился с Сары на Стивена, оба отмахнулись от еды, отошли в сторонку с бокалами вина, что-то обсуждая, играя свои роли в этом действе под внимательными взглядами зрителей. Покровители искусств — они могли думать о себе иначе, скромно радоваться, что имеют возможность помочь расцвести талантам, но другие, наблюдая за ними, рассуждали по-своему: деньги, шепчутся деньги, от которых мы зависим, и немаловажно, о чем они сейчас толкуют, что решат.

Подошел Генри.

— Сара, я получил факс от Миллисент. Она приедет завтра. Вместе с Джозефом. Посмотрит завтрашнее представление, и мы уедем.

— Изменение планов?

— Да. Элизабет любезно пригласила остаться на несколько дней, и мы хотели согласиться, но… В общем, послезавтра уезжаем во Францию на недельку-другую.

Что ответить? Она и смотреть-то на него не могла.

— Такие дела, Сара. — Генри отставил нетронутую тарелку. — Мне пора глянуть, как там зрители…

Он вышел, и вскоре за ним последовали исполнители.

Стивен, Сара и Бенджамин остановились на крыльце, наблюдая за прибытием зрителей, покидавших машины и проходивших к своим местам. Погода — как по заказу. Высоко в западной части неба парили перистые облака, деревья застыли, как на фотоснимке. В кустах дрались и хулиганили птицы. Ряды быстро заполнялись зрителями.

Сара увидела машину брата. Из нее вышли Хэл, Энн, Бриони и Нелл. Появления семейства брата она не ожидала. Хэл, очевидно, прямо с работы, на нем темный костюм, в котором он консультирует вечерами на Харли-стрит. Дамы его сияют цветастыми платьями и золотистыми волосами. Для них экскурсия в мир Сары — своего рода праздник, перемена обстановки. Родители хоть ненадолго вынырнули из океана работы, да и дочери ежедневно проводят немало времени в банке и в лаборатории. Но где Джойс?

Сара помахала брату, и он удостоил ее королевского жеста дланью. Поскольку пальцы величественной десницы его остались сомкнутыми, жест получился не столько королевским, сколько кардинальским, он как бы оделил троих стоявших на крыльце благословением. Поверх живой изгороди Сара видела, как Хэл плывет к первому ряду, словно большой черный мяч на светлой цветастой волне. Шагал он уверенно, глядя прямо перед собой и сохраняя выражение лица, которому Сара всегда дивилась. Не лицо, а какая-то фигура на носу галеона. Ей иногда приходило в голову, что Хэл выглядит, словно находится под влиянием гипноза или наркотиков. Абсолютная уверенность в себе, безграничное самодовольство. Откуда у него эта повадка? Брат всегда оставался тайной для Сары. Когда семейство добралось до своих мест, он удалил с сидений таблички брони, переставил их на соседние сиденья и уселся, не оглядываясь на цветастое сопровождение.

В первом ряду занимали места и критики из Лондона, сохранявшие вид снизошедших на грешную землю обитателей Олимпа. Иные, впрочем, бегло оглядывались по сторонам, опасаясь, что кто-нибудь попытается с ними заговорить и повлиять на легендарную беспристрастность. Зрители весело болтали, восхищались погодой, садом, домом; знакомые обменивались новостями.

Генри проводил Стивена, Сару и Бенджамина к актерам для отеческого наставления и напутствия. Зачитали приветственные факсы от Билла из Нью-Йорка и от Молли из Орегона: «Думаю о вас…»; «Очень хотела бы быть с вами…». Новое здание, заполненное людьми и… и чем-то еще, уже не казалось пустым и неодушевленным.

Четверо заняли места справа в последнем ряду.

Опытные глаза оценили критиков. Первостатейных лишь двое. Элизабет звонким голосом благодарила их за то, что они удостоили спектакль своим присутствием… Остальные — второй эшелон, третья гильдия и вообще ученики. Прибыл и Роджер Стент. Огляделся, нашел взглядом Соню, сухо кивнул ей, как будто судья перед открытием заседания, получил в ответ жест, означавший скорее «пошел в анус», чем приветствие. Критики прибыли двух пород: театральные, готовые судить со своей театральной колокольни; и музыкальные, привыкшие к музыкальным праздникам Квинзгифта, о драматическом театре имевшие представление весьма относительное. Ни один из них не был готов судить о представляемом симбиозе в целом. В этом отношении публика оказалась компетентнее критиков, и когда зазвучала музыка трубадуров, раздались аплодисменты. Программка подготовила восприятие, в ней целая страница посвящалась истории, истокам, музыке XII–XIII веков, арабским влияниям, инструментам, также восходившим к арабским, и неожиданному возрождению старины в музыке Жюли Вэрон, которая, как совершенно достоверно известно, никогда не слышала древних мелодий.

Но музыка эта звучала во втором действии, а двое «главных» критиков убыли после первого, чтобы успеть на поезд. Оба выглядели оскорбленными, зря потратившими драгоценное время.

— «Неглубокое содержание», — пошутила Сара, цитируя завтрашнюю разгромную статью.

— «Ложная экзотика», — отозвалась Мэри.

— «К несчастью, экзотические выкрутасы не смогли спасти пьесу от провала», — припечатал Рой.

Критики помельче досидели до конца второго акта, так что прозрачной, потусторонней, надличностной музыки третьего действия никто из них не услышал.

Мэри усмехнулась.

— Спорим, каждая статейка будет озаглавлена «Она была бедна, она была честна».

— Или «Сегодня наша свадьба отменяется, моя жена всегда не вовремя вмешается», — предложил свой вариант Рой.

Все музыкальные критики высидели до самого конца.

Зрители аплодировали стоя. Они безоговорочно приняли пьесу, хотя и не столь бурно, как во Франции.

Внимание Сары отвлекло появление во время второго действия Джойс с подругой Бетти и неизвестным молодым человеком. Они возникли в разрыве гибискусовой живой изгороди, служившем входом в театр. Выглядели все трое, как дети, подслушивающие за закрытой дверью разговор родителей. Легко представить, что произошло. Джойс приглашали, просили, умоляли принять участие в этой семейной вылазке, но она наотрез отказалась, а потом рассказала Бетти, и та решила, что можно было бы и «прошвырнуться» к тетке в театр. Добрались на попутках. Даже теперь, когда езда на попутных стала занятием небезопасным, Джойс, нацепив на физиономию свою классическую робкую улыбку, умудрялась при помощи трогательной истории о больной бабушке уломать водителя какого-нибудь грузовика на заправочной станции. Бетти Сара раньше практически не видела, зато теперь ей представилась возможность насмотреться вволю. Трое молодых людей прокрались на свободное место позади сидящей публики. Джойс на цыпочках, Бетти с уверенным видом, парень — оглядываясь, ожидая, что их вот-вот обнаружат и выкинут. Бетти плюхнулась на травянистый склон, оба спутника ее опустились рядом. Джойс принялась махать руками и улыбаться тетке.