Еще раз пристально взглянув на все сказанное, я вновь стал уговаривать себя, что поступил верно. Только так и можно было поступить. А другая история – череда неправдоподобных натяжек. Опять ожили слова «очевидная ситуация». Вот только никак не удавалось избавиться от ощущения, что я убежденно вру себе. А ведь любой разумный человек согласился бы, что показать Пименову труп отца – просто безумие на грани с преступлением. Вроде как…

Потом я долго пытался уснуть, гоня от себя то одну, то другую картину, главным персонажем которой являлся Пименов. Но они никак не желали уходить. Наверное, оттого, что главным персонажем был все-таки я. История Пименова родила для меня свою собственную, в которой решающий выбор был за мной. Мужчина в тусклом сером костюме скоро растворится в толщине календаря. Санитар Антонов, сделавший то, что сделал, будет рядом до конца. То правый, то виноватый, этот двадцатилетний парень в хирургической пижаме, не пустивший Пименова в отделение патанатомии, навсегда останется крохотной частичкой меня. Я постарею, еще много чего пережив… И неизвестно, какой увижу я эту историю в старости. Оправдаю себя или нет? Может, найду третий смысл… Вечно молодой санитар Антонов, застрявший в июне 1995 года, раз за разом будет верен себе, преграждая Пименову путь в отделение. Он неподкупен, безжалостен, непреклонен и тверд. Он необратимая часть меня, намертво схваченная временем. Я не властен над ним. Он же будет незаметно менять стареющего Антонова, заставляя снова и снова возвращаться к тем минутам, когда захлопнулась дверь между отцом и сыном.

«Мертвые наставляют живых», – вспомнил я слова старухи, с зонтиком и папиросой в зубах. «Пожил бы Пименов-старший еще немного – и ничего бы этого не случилось», – ворочался я в кровати, вспоминая мольбы человека в сером спортивном костюме, воющего у двери служебного входа. Вспоминал себя, поступившего здраво и принявшего вой за часть нервного срыва.

Спустя какое-то время местный Морфей районного значения сжалился надо мною, снабдив вязкой тяжелой дремотой, незаметно обернувшейся сном. Раскинув руки, я провалился в него, словно в спасительную бездну, лежащую между пятницей и субботой. Перемахнув через нее, окажусь на стартовой линии выходных. И если очень сильно постараться, стоя на ней, можно увидеть утро следующей недели, такой далекой и неотвратимой.

Субботнее утро было ко мне не милостивым, сдернув с дивана ни свет ни заря скандалом дверного звонка. Это была перевозка, причем сразу обе бригады – коммерческая и с городской подстанции. Такое случалось не так уж часто, и за их отстраненной вежливостью было забавно понаблюдать, даже спросонья.

Дело в том, что парни с коммерческой перевозки получали фиксированную оплату с каждого привезенного трупа, тогда как государственные бригады нередко имели щедрые чаевые к зарплате. Переносно выражаясь, паслись они на одной поляне: триста мертвецов, за сутки уходящие в мир иной в пределах Москвы, были одни на всех. К тому же парни из ритуального агентства считали морг четвертой клиники родным домом. Одним словом, причиной сухих рукопожатий и натянутых приветствий была конкуренция. Хотя, если попадался особо габаритный клиент, они могли даже помочь друг другу. Но искренности в этом не было, скорее расчет на ответную помощь, не дай бог чего.

– Вставай, братуха, – загудел один из водителей. – Уж седьмой час утра.

– И сколько седьмого? – спросил я, заторможенно протирая глаза.

– Шесть пятнадцать, если быть точным.

– Вот изверги. Чего привезли-то?

Как выяснилось, утренний урожай был добрым. В общей сложности семь новых постояльцев дожидались своей очереди, чтобы занять место в нашем холодильнике. Перевозка стала разгружаться, и скоро все каталки и подъемники с поддонами были заняты. Сдав документы на покойников, они оправились, вымыли руки и, слегка наследив, скрылись за дверями служебного входа.

Мои диковинные сны и случай с Пименовым пробудили во мне ожидание чего-то большего, чем просто финал Большой недели. Оно засело где-то глубоко внутри меня, между душой и потрохами, постоянно напоминая о себе, не желая оставлять в покое санитара Антонова. Пока я убирался в отделении, ожидая начала субботнего рабочего дня, интуиция, улучив удобный момент, то и дело задавала настойчивые вопросы. «Это похоже на случайность? Почему раньше не было таких случайностей? Какая случайность будет следующей?» Стараясь не обращать на нее внимания, я ждал той минуты, когда первые из субботнеобязанных коллег появятся в отделении. Только тогда начнутся шестые сутки, подхватив меня в круговороте ритуально-медицинского комбината.

Первым в отделении появилась санитарка Катя, сказав:

– Привет, герой соцтруда! Держись, недолго осталось. В воскресенье отоспишься.

– Да уж, надеюсь, – согласился я, сперва поздоровавшись.

После пришла лаборантка Юля, а вслед за ней и дежурный врач Светка Петрова.

– Ну, Тёмыч, что у нас сегодня? – озабоченно спросила она, видно, гадая, удастся ли ей сбежать сегодня домой пораньше, ухватив большую часть беззаботной субботы.

– Четверо, Света, – ответил я. – Один из клиники, трое городских.

– Хоть не семь, как на прошлом моем дежурстве было, – подбодрила она. – Сделаем быстро? – задала Петрова свой коронный риторический вопрос.

– Сегодня выдач немного. Если с Плохишом в секцию попадем – быстро сделаем, – заверил я ее.

– Вот и здорово. Тащи мне истории болезни пока, – деловито распорядилась Петрова, отправляясь в свой кабинет.

Не успел я отнести патанатому документы, как пришел Бумажкин.

– Привезли? – первым делом поинтересовался Вовка.

– Да, четверо только на вскрытие, – ответил я, сразу не поняв, о чем он.

– Хрен с ними, со вскрытиями! Ящик привезли? – доходчиво пояснил Вовка.

– А, да, конечно. В кладовке.

– Понял, – оживился он. Спустя минуту он уже стоял рядом с бесценным грузом, открыв его и внимательно осматривая.

– Ладно, скоро и самого виновника привезут. Отдам, вещи приму – и домой. Управитесь вдвоем-то?

– Да куда ж мы денемся, – кивнул я.

Как только начал готовить зону выдачи к работе, появился Борька. И появился очень вовремя. Ведь не успел он переодеться, как городские бригады перевозки стали прибывать к нам одна за другой. Плохиш метался между ними, принимая груз и документы, совсем не участвуя в выдачах.

И началось. Городской телефон отделения разрывался, сменяя в трубке голоса родственников, которые задавали одни и те же вопросы о предстоящих похоронах. Мы все трое заученно отвечали на них, прижав телефон к уху плечом и не прекращая хоронить тех, кто был в очереди. А Петрова уже настойчиво требовала приступать к вскрытиям. Света очень хотела, чтобы ее рабочая суббота скорее стала полноценным выходным. И ее можно было понять.

– Там у Гаюнова в мочевом пузыре камень большой. Три с половиной на полтора сантиметра, так в карте написано, – заглянув в секционную, предупредила меня Света, когда я впрягся в заботы «мясного цеха». – Так что аккуратнее с мочевым…