Пришлось Распутину поднимать эту проблему и на заседании Президентского совета. Лишь после этого решение о строительстве электростанции в заповедном уголке Алтая было отменено.

Авторитет создателей «Байкальского движения» подтолкнул неравнодушных к охране природы людей в разных республиках страны энергично выступить против загрязнения местных водоёмов. В Узбекистане, к примеру, учёные-экологи, писатели, журналисты создали по подобию «Байкальского» — «Аральское движение».

В сентябре 1990 года участники «Байкальского движения» собрались в Японии, в префектуре Сига. Кроме хозяев встречи, учёных-экологов и писателей в обсуждении природоохранных проблем участвовали литераторы из СССР, США и Канады. Оптимизма у активистов движения не могло быть: деловые люди во всех странах, представляющие частные и государственные компании, как водится, исходили из своих шкурных или «национальных» интересов и ориентировались на выгоды и прибыли, которые приносили вредные производства.

Своё выступление перед единомышленниками в Японии Валентин Григорьевич назвал «Сумерки людей». Под этим заголовком оно было опубликовано в журнале «Наш современник». Каждое слово в этой речи звучит горько-набатно и сегодня:

«Наше движение, получившее название „Байкальского“, поставило поначалу перед собой цель сохранения природных святынь в Сибири, Армении и Японии — озёр Байкал, Севан и Бива. Затем к нам присоединилась монгольская сторона, чтобы спасти Хубсугул. Все остальные озёра, находящиеся в разных концах мира, в том числе среднеазиатские Балхаш и Арал, также вошедшие в круг „Байкальского движения“, связаны между собой воздушными течениями, все они братья, а если исходить из сегодняшнего их состояния — братья по несчастью, как и мы с вами, взявшие на себя необычно трудную, может быть, непосильную задачу — вернуть чистоту водам, которые, несмотря на отчаянные усилия защитников природы в последнее время, чище не становятся.

Но наша задача, хотим мы того или нет, гораздо шире, чем спасение озёрных вод, возле которых мы живём. Речь должна идти о проблеме пресных вод вообще, всё больше окисляющихся и засоляющихся, загрязняющихся продуктами антропогенного воздействия. Уже после того, как „Байкальское движение“ объявило о своём существовании, Василий Белов возглавил в нашей стране общественный Комитет по спасению Волги, главной реки России, её символа, в недавнем прошлом кормилицы и поилицы, превратившейся сегодня в сточную канаву. И это судьба многих рек не только в нашей стране, это становится общей судьбой глобального круговорота воды…

Мы вынуждены констатировать печальную статистику потерь. Скоро три года, как принято по Байкалу очередное правительственное постановление, тратятся на его охрану немалые средства, и тем не менее загрязнение сибирского „священного моря“ за это время лишь увеличилось. Принято правительственное постановление и по спасению Арала, трагедия которого названа в полный голос, но ни от голоса, ни от принимаемых мер трагедия меньше не стала. Уже не струит, а через силу перекатывает Волга свои тяжёлые от заражений воды. Ушла в прошлое безмятежная жизнь Хубсугула. Есть вероятность услышать на этот раз добрые новости с вашего озера Бива, но, ежели будут они, наша заслуга в этом невелика. На Биве делается несравнимо больше, чем на берегах наших озёр, чтобы вернуть ему чистоту и безопасность, но и здесь, несмотря на все усилия властей и общественности, не удаётся избавиться от избыточного фосфора в воде».

Пребывание на берегах озера Бива, поездка по Японии дали Валентину Григорьевичу возможность сравнить природоохранные меры, принимаемые в сопредельной стране и у нас, в СССР. В Японии многотысячные протестные митинги, отказ рабочих и специалистов иметь дело с предприятиями-убийцами, резкие запросы общественников в парламент повернули лицом к трагической ситуации и власть: она ужесточила меры воздействия на виновников загрязнения, закрыла или ограничила производство самой опасной химической продукции. У нас же, судя по положению на Байкале, усилия главных ответчиков, рассчитанные в основном на показуху, не давали никакого результата.

Весной 1990 года верховная власть решила в очередной раз обсудить, как выполняется постановление по Байкалу. В Иркутске собрались руководители центральных и местных ведомств, директора и специалисты «проблемных» предприятий, учёные, активисты «Байкальского движения». Атмосфера гнусной «катастройки» чувствовалась всеми: и теми, кто хотел удержать страну на краю пучины, и теми, кто раскачивал государственный корабль среди гибельных волн. Не было секретом, что защита природы отступит на дальний план, как только на кону окажется судьба самой державы.

По уговору с Валентином Григорьевичем мы встретились в Доме литераторов и направились к зданию облисполкома. Распутин шагал хмурый и молчаливый. Ничего путного от очередной говорильни он не ожидал.

И в самом деле, речи на совещании звучали уклончивые, лукавые. Ни один из главных пунктов постановления по Байкалу не выполнялся. Не готовились новые мощности по производству целлюлозы в Усть-Илимске взамен тех, что предполагалось закрыть в Байкальске. Не велась работа по переводу прибайкальской зоны на централизованное теплоэнергоснабжение, что позволило бы обойтись без котельных на берегах озера. Не решалась проблема газификации региона. Срывались сроки модернизации оборудования на грязных производствах.

Каким «защитником» Байкала оказался тогдашний директор БЦБК, показало его выступление. Человек молодой и напористый, он сказал буквально следующее:

«Перепрофилирование комбината на мебельно-сборочное производство, как это предлагается в постановлении, вызывает у специалистов улыбку. Это нереально. Вместо этого решения мы разработали другие варианты перепрофилирования. Наиболее приемлемый, на мой взгляд, такой: производить на комбинате небелёную целлюлозу и выпускать из неё товары народного потребления — гофрокартон и бытовую бумагу».

Значит, варку целлюлозы предлагалось оставить? Выходило так. Через три года после выхода постановления директор (разумеется, в полном согласии со своим министерством) изобретал собственный вариант «перепрофилирования»!

Когда мы возвращались к родному Дому литераторов, Распутин мрачно сказал: «Теперь этим хищникам не будет укорота».

С началом девяностых годов драма Байкала вступила в наиболее мрачную фазу. Распад страны, развал экономики на огромных пространствах России, резкое падение уровня жизни и социальная напряжённость, наконец, непримиримое противостояние политических сил в стране, кончившееся расстрелом здания парламента, — всё это отодвинуло на задний план решение каких-либо экологических проблем.

На первый взгляд казалось удивительным то обстоятельство, что крупнейшие предприятия с отлаженным производством и многотысячными коллективами рушатся, а «грязные» производства остаются на плаву. Впрочем, удивлять это могло лишь на первый, то есть поверхностный взгляд. Дельцы, за бесценок приватизировавшие с помощью продажных чиновников общенародную собственность, быстро сообразили, что товары народного потребления — это не та продукция, которая может дать большой навар. Баснословные прибыли приносили добыча и продажа за рубеж нефти, газа, золота, алмазов, выпуск алюминия, химической продукции. Целлюлоза в этом списке стояла, может быть, на последнем месте, но, эксплуатируя до предела оборудование советского времени, не вкладывая средств в модернизацию, можно было и на целлюлозе и продукции из неё хорошо греть руки.