Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мама с чемоданом зашла в калитку и весело крикнула:
– Девчонки!
Я от неожиданности выронила книгу. Таня хохотала, наблюдая за тем, как я верчусь и запутываюсь в сетке, пока мама с широкой улыбкой шла по тропинке к нам. Исчез ее золотистый загар, она показалась мне необычайно белой. Я наконец выбралась из плена гамака и кинулась в ее объятия.
Мама расцеловала меня и, сжав ладонями мое лицо, запричитала:
– Козленок мой, как ты выросла, как похудела!
– Так, по-твоему, я была толстой? – вскричала я.
Она удивленно вскинула брови, видимо, дивясь, с каких пор меня это волнует, и пробормотала:
– Ну разве самую чуточку! Ты была пухленькой.
Я засмеялась и снова ее обняла.
– Я так соскучилась по тебе. И ужасно хочу домой! – Я посмотрела на ее большой чемодан. – Когда мы поедем? Сегодня вечером? Или уже завтра?
Подошла Таня и пожурила:
– Теф, дай маме хоть с дороги отдохнуть, вот заладила!
Мама обняла Таню и, положив мне руку на плечи, сказала:
– Я привезла из Англии всем подарки! Пойдемте скорее смотреть.
Мой вопрос, когда мы поедем домой, так и остался без ответа. Но я решила и в самом деле не доставать маму. Я понимала, возможно, она еще не выселила жильцов и на это понадобится несколько дней.
После раздачи подарков и обеда мы с мамой вышли в сад. Я предложила сесть в гамак. Мама отказалась, сказала, что лучше постоит, насиделась в самолете и машине. Я забралась в гамак и, весело болтая ногой, покачивалась. Боже! Если бы я только знала, что мама мне должна сказать, никогда бы не согласилась услышать эту новость, лежа в гамаке, сделанном из старой рыболовной сети.
Мама сложила руки на груди, а потом выпалила:
– Стефа, я ездила в Англию не на учебу тебе заработать.
Я перестала покачиваться.
– А зачем?
– Заработать на первый взнос на квартиру.
– Какую еще квартиру?
– В которой мы будем жить.
Я непонимающе заморгала.
– А наша квартира? Зачем нам жить…
– Нашей квартиры больше нет.
Я попыталась сесть, но мне не удалось, и я закачалась. Попыталась встать с гамака, но от резкости движений я закрутилась в него и вывалилась, ободрав о землю коленки. Но я тут же вскочила и уставилась на маму.
– Как это нет? О чем ты?
Она не смотрела на меня, ее взгляд скользил по саду, пока не нашел скамейку, сделанную из двух шин и доски. Мама устремилась к ней и присела. Было видно, что ей тяжело даются слова.
Я опустилась рядом, и она тихо сказала:
– В прошлом году я вкладывала деньги в одну организацию под большие проценты, это работало, думала, накоплю приличную сумму и мы сможем сделать ремонт хороший и побаловать себя.
– Мама…
– Ну что ты, в самом деле, другие люди тоже вкладывали. Кому-то повезло, они успели, а я… – Она расплакалась.
– Почему ты мне не сказала? – погладив ее по плечу, спросила я.
– Ну как я могла? – всхлипнула она.
Я жадного глотнула, мне не хватало воздуха. Так, значит, Таня видела не квартирантов, выходящих из нашей квартиры, а новых хозяев.
– Нам негде жить, – произнесла я. Это звучало чудовищно.
Мама тряхнула головой и, утерев слезы, сказала:
– Ты не переживай, мы снимем комнату пока. – Она взяла мою руку и похлопала по ней. – Деньги на первый взнос за новую квартиру есть, возьмем ипотеку, все будет хорошо.
Я слушала ее, но голос ее доносился до меня словно издалека. Я вернулась из Питера и хотела забыть этот год. А сейчас все мои мечты о том «как раньше» были разбиты.
– А мои вещи? – потрясенно спросила я.
– Какие-то вещи я перевезла в гараж моего знакомого. – И она поспешно добавила: – Не все, конечно.
– Ясно.
Мама посмотрела на меня.
– Прости меня. Мы выкарабкаемся, я обещаю! – Она полезла в карман и достала сложенный буклет. – Ну вот, посмотри, мы сможем выбрать квартиру, какую захочешь! Сейчас в новых домах замечательная планировка и…
– Ладно, мам. – Я взяла распечатку и, подавляя вздох, уставилась на фотографии высотных домов, пробормотав: – Это не конец света.
Мама обняла меня.
– Ты самая лучшая дочь, солнышко!
Мы молча посидели пару минут, я вернула ей буклет и нерешительно спросила:
– Мам, ты правда позволишь мне выбрать квартиру?
– Ну конечно! – воскликнула она. – Выбирай, где скажешь!
У меня внутри все задрожало от благоговейного ужаса. Волосы на затылке приподнялись, а кожа покрылась гусиной кожей.
Пару дней назад мы с Таней смотрели телевизор, и в передаче о животных рассказывали об орлах. Когда орел стареет, он ослабевает, его оперение ухудшается, крылья во время пикирования издают свист, предупреждающий жертву об опасности, когти притупляются и уже не так остры, а на клюве появляются известковые наслоения. Охотиться становится невозможно. Одни умирают, а другие, более сильные, уползают высоко в горы. Где орел о камень точит клюв, а потом полностью до боли, крови ощипывает себя и вырывает когти. Затем тридцать дней ждет, пока отрастут новые перья. И спустя еще десять дней абсолютно обновленный орел с убийственно острым клювом и на своих бесшумно смертоносных крыльях взмывает в небо, чтобы жить и охотиться дальше.
Мне понадобилось больше тридцати дней на новые крылья. Три месяца. Но сейчас я чувствовала себя как орлица, готовая воспарить со скалы.
Я вошла в класс за пять минут до звонка. Большинство учеников уже сидели на своих местах. Глаза всех присутствующих устремились на меня.
На мне было темно-синее платье с белым воротничком и белыми обшлагами на длинных рукавах, белые колготки, черные туфли на каблуке. На плече висела на позолоченной цепочке черная сумка. Волосы я оставила распущенными.
В классе было очень тихо. С этими ребятами я проучилась весь десятый класс, никто из них мне не нравился. И все-таки я вернулась. Кто-то скажет: сумасшедшая. Может быть.
Барахтаясь в океане лжи, мне удалось уцепиться за деревяшку и выплыть. Но там – посреди океана, окруженный акулами, остался еще один человек, который мне был небезразличен. Может, он и мнил себя укротителем акул и обезвреживателем бомб, но он не знал всего. Я сама, обманутая, подтолкнула друга к бомбе, заверив, что она обезврежена.
Когда я сказала матери, что квартиру хочу в Петербурге, она закрыла лицо руками и прошептала: «Я этого боялась!» Таня же на мое признание расплакалась и убежала, прокричав, что я глупая!