class="p1">Безбрежная сдача была его единственной силой.

Сила, что живет на высотах, должна действовать,

Принести в жизни закрытую комнату воздух Бессмертия

И наполнить Бесконечным конечное.

Все, что отрицает, должно быть убито и вырвано,

И сокрушены многие страсти, ради которых

Мы теряем Одного, для которого наши были сделаны жизни.

Сейчас другие требования в нем свой крик прекратили:

Он лишь стремился привлечь ее присутствие и ее силу

В свое сердце и разум, и дышащую форму;

Он лишь стремился звать вечно вниз

Ее исцеляющее касание любви, истины, радости

Во тьму мира страдающего.

Его душа была свободна и ей одной отдана.

Конец песни Второй

Песнь третья

Дом Духа и новое творение

Более могучая оставалась задача, чем все, что он сделал.

Он повернулся к Тому, из которого бытие все приходит,

Внимающий из Тайны знак,

Который знает неуловленную Истину позади наших мыслей

И ведет мир своим всевидящим взглядом.

В своей души тишине неприступной,

Интенсивный, однонаправленный, монументальный, уединенный,

Терпеливый он, как инкарнировавшая надежда, сидел,

Неподвижный на пьедестале молитвы.

Он искал силу, которой на земле еще не было,

Помощи от Могущества, для смертной воли слишком великого,

Света Истины, ныне видимого лишь вдалеке,

От его высокого всемогущего Источника санкции.

Но с пугающих высот не слетало ни голоса;

Безвременные веки были закрыты; не открывалось ничто.

Нейтральная беспомощная пустота давила на годы.

В текстуре нашей природы человеческой связанной

Он ощущал абсолютное сопротивление, немое, огромное,

Нашей несознательной и невидящей базы,

Упрямое, отрицание в глубинах жизни безмолвное,

Невежественное Нет в истоке вещей.

Завуалированное сотрудничество с Ночью

Даже в нем самом выжило и от его зрения пряталось:

Что-то еще в его земном существе сохраняло

Свое родство с Несознанием, откуда пришло оно.

Тенистое единство с исчезнувшим прошлым,

Сохраненное в мировом старом каркасе, таилось там,

Тайное, не замеченное освещенным умом,

И в подсознательных шепотах и во сне

Еще ворчало над выбором духа и разума.

Его предательские элементы распространялись, как скользкие крупицы,

Надеясь, что входящая Истина запнется и упадет,

И старые идеальные голоса скитаясь стонали

И о снисходительности неба молили

К добрым несовершенствам нашей земли

И сладкой слабости нашего состояния смертного.

Это сейчас он решил обнаружить, изгнать,

Тот элемент в нем, что предавал Бога.

Всей Природы пространства неясные обнажены были,

Все ее тусклые склепы и углы обыскивались с огнем,

Где убежавшие инстинкты и бесформенные бунтовщики

Могли найти убежище в святилище тьмы

От белой чистоты очищающего пламени неба.

Все, казалось, погибло, что небожественным было:

Однако еще какой-то мельчайший диссидент мог убежать

И еще скрывался слепой силы центр.

Ибо бесконечно Несознание тоже;

Чем с большим упорством мы стремимся его пучины измерить,

Тем больше оно простирается, бесконечно вытягивается.

Затем, чтобы Истину человеческий крик не ограбил,

Он сорвал желание с его кровоточащих корней

И предложил богам свободное место.

Так он сносить касание безупречного мог.

Последняя и самая могучая пришла трансформация.

Его душа была вся впереди, как великое море,

Затопляющее разум и тело своими волнами;

Его существо, простертое объять вселенную,

Объединило внутреннее и внешнее,

Чтобы космическую сделать из жизни гармонию,

Империю Божества имманентного.

В этой огромной универсальности

Не только его душа-природа и разум-чувство

Заключали каждую душу и каждый разум в его,

Но была изменена даже жизнь плоти и нерва

И становилась единой плотью и нервом со всем, что живет;

Он чувствовал радость других как свою радость,

Он нес горе других как свое горе;

Его универсальная симпатия поддерживала,

Необъятная как океан, бремя творения,

Как земля поддерживает всех существ жертву,

Трепеща со скрытого Трансцендентального миром и радостью.

Там не было больше разделения бесконечного свитка;

Один становился Духа тайным единством,

Вся Природа вновь ощущала блаженство единое.

Там не было расщелины между одной душой и другою,

Там не было барьера между миром и Богом.

Пересилена была форма и ограничивающая линия памяти;

Покрывающий разум был схвачен и сорван;

Был растворен и ныне не мог больше быть,

Одно Сознание, что сделало мир, было видимо;

Все сейчас было ярким светом и силой.

Отмененный в своем последнем тонком следе тающем

Ушел круг маленькой самости;

Обособленное существо ощущаться не могло больше;

Оно исчезло и больше не знало себя,

Утраченное в широкой идентичности духа.

Его природа становилась движением Всего,

Исследующим себя, чтобы найти, что все было Им,

Его душа была делегатом Всего,

Что от себя повернулось, чтобы к одному присоединиться Всевышнему.

Превзойдена была человеческая формула;

Человека сердце, что затемняло Нерушимого,

Приняло могучий стук сердца бога;

Его ищущий разум прекратился в Истине, которая знает;

Его жизнь была универсальной жизни течением.

Он стоял, осуществленный, на высшей линии мира,

Ожидая восхождения за пределы мира,

Ожидая нисхождения, чтобы спасти мир.

Великолепие и Символ окутали землю,

Безоблачное богоявление смотрело и освящало просторы

Окруженные, мудрые бесконечности были вблизи

И светлые дали склонялись, родные и близкие.

Чувство не в состоянии в той огромной светлоте оказалось;

Эфемерные голоса из его слуха пали

И Мысль могучая не тонула, большая и бледная,

Как утомленный бог, в мистические моря.

Платья смертного мышления были сброшены вниз,

Оставляя его знание обнаженным перед абсолютным зрением;

Правление судьбы прекратилось и бессонные шпоры природы:

Успокоились атлетические вздымания воли

Во Всемогущего неподвижном покое.

Жизнь в его членах улеглась, обширная и немая;

Обнаженная, не огражденная стенами, не боящаяся, она сносила

Необъятное внимание Бессмертия.

Последнее движение умерло, и все сразу стало бездвижным.

Вес, что был незримого Трансцендентального рукою,

Положил на его члены печать неизмеримую Духа,

Бесконечность его в безбрежный транс поглотила.

Как тот, кто направляет свой парус к мистическим берегам,

Увлекаемый через океаны огромные дыханием Бога,

Бездонные снизу, вокруг неизвестные,

Его душа покинула слепое звездное поле, Пространство.

Далеко от всего, что измеримый мир образует,

Ныряя к сокрытым вечностям, она отступила

Назад из пенящейся поверхности разума к Ширям,

Безгласным внутри нас во всезнающем сне.

Над несовершенными пределами слова и мысли,

По ту сторону зрения, что ищет поддержки формы,

Затерянный в глубоких трактах суперсознательного Света

Или путешествующий в пустом не имеющем черт Ничего,

Один в непроторенном Несоизмеримом,

Или мимо не-самости, самости и отсутствия самости

Пересекая берега-грезы сознательного разума,

Он достиг, наконец, своей вечной основы.

На безгорестных высях, которые ни один взлетающий крик не тревожит,

Чистых и незатрагиваемых над этой смертной игрой,

Простирается духа смолкший неподвижный воздух.

Там нет начала, и там нет конца;

Там — стабильная сила всего, что движется;

Там эпохальный труд отдыхает.

Заведенное творение там