тронуться, старуха приволокла, выкопав откуда-то из-под ворохов своего хлама, то ли посох, то ли костыль и стала совать ему в руки. Ничего не понимая, он не хотел принимать странный дар, вспомнив о только брошенном костыле, но Пузур успокоил его, посоветовав подчиниться жене не поднимающего глаз, чтобы успокоить ее сердце. Держа в руках посох со странно искривленным верхом, он заметил, что для простой деревяшки он довольно тяжел, что свойственно скорее для дубинки, а не для трости. Поняв его удивление, иги-ну-ду взяв посох, потянул за кривой конец, и Аш увидел, что это не простая трость путника, но зачехленный в древесный кожух, меч воина с кривым серпастым клинком. Очарованный холодным блеском меди, Аш хотел было снова вернуть нежданный подарок, не решаясь принять столь дорогую вещь, но Пузур твердой рукой удержал его, прошептав, чтобы он без лишних колебаний принял сердечный дар и поблагодарил его друзей, пообещав после все объяснить. Так они и оставили старых обездоленных людей, стоящими босыми ногами на пыльной дороге, и провожающими печальными но счастливыми глазами, укатывающуюся повозку с лицедеями и шутами.

Пока их возок покачиваясь, отдалялся, главный скоморох, как и обещал, поведал причину странного поведения стариков:

– Аш, не сердись, я рассказал Нараму то, что слышал от азу абгала про твое обретение, и про то, что он верит, что душа их сына Далла-Дина, отличившегося в войне с самым свирепым из племен Суб-Йари и погубленного по наговору, поселилась в тебе.

Увидев, какое сильное впечатление произвели на эштарота последние слова, Пузур попытался оправдаться:

– Ну, прости. Прости, но я не мог смотреть как мой старый товарищ и его любимая жена, перенесшие разор и унижение на старости лет, после стольких лет зажиточности, продолжают испытывать еще и муки сердечные.

Но Аш был рассержен не на него, как показалось Пузуру, его потрясла не болтливость лицедея, а все услышанное от него, что он впервые слышал. Абгал никогда не напоминал ему о старом времени. Аш думал, что учитель боялся лишний раз ранить его, то ли, желал, чтоб он все более становился похожим на черноголовых и свыкся с мыслью, что отныне он больше не варвар, а его сын и наследник. Но теперь, все казалось страшнее. Он не мог представить и в мыслях, что все его прежние воспоминания, больше не его, что он, больше не он. Что старик его спаситель не потому, что он последний из своего народа, но оттого, что он первый его истребитель, что он больше… не сын своей матери, но кто-то из ее убийц. Теперь в его душе не было уже той беззаветной любви к абгалу, когда он узнал ту, другую сторону своего учителя и понял, что он далеко не так чист, как ему казалось до сих пор. Лишь жалость к старости и нищете, удержали его тогда, от того, чтобы вернуться и кинуть им в лицо их злосчастный подарок.

Меж тем, Пузур продолжал:

– Они и смотрели на тебя с такой любовью, ибо видели в тебе своего погибшего сына. Абгал когда-то сам разыскал их и рассказал про подвиги их сына: о том, как тот храбро сражался, и как был замечен самим лушаром; про его чудесный, стремительный взлет, и про столь же внезапное и страшное падение. И он принес им этот меч, принадлежавший их сыну, и спасенный им для них. И они как видишь, сохранили его, исхитрившись спрятать его в этот неприметный посох.

Продрогшись, Аш вспомнил про одежду, подумав, что он прежде умрет от холода, нежели от оружия врага или голода, если не примет меры. Он хотел облачиться в кожье, в которое был завернут, но подергав невыделанную ослиную шкуру, понял бессмысленность попыток, она была тверда как черепица. Зато в ней обнаружился пузырь с водой и затвердевший кусочек лепешки. Старая Ама и тут позаботилась о нем, а он как безумец, пил кровь грязного животного. С жадностью набросившись на воду, он заглатывал большими глотками, однако вовремя одумавшись, остановился, чтобы не тратить драгоценные запасы. Снова подобрав заостренный голыш, он наклонившись к поверженному врагу, обрывая, особо не беспокоясь за целостность, стягивал полосатую шкуру вместе с хохлатой мордой.

Набросив на спину свежесодранный плащ, он двинулся по следу скорым шагом, питаясь по пути плодами и травами, и попадающими под руку мышами и ящерицами, утоляя жажду из пузыря, а когда он опустел, во встречающихся лужах и ручейках, отдыхая, скатавшись червячком под тесной шкуркой гиены. После трехдневного бега, ему удалось нагнать обоз, плетшийся с малой охраной. Он вспомнил, что воины, частенько разбредаются на поиски наживы – значит, лучшего времени не подобрать – и когда обоз раскинулся станом, разведал обстановку, изучив расположение пленников и надсмотрщиков. Дождавшись темноты, он подобрался к обозу. Теперь оставалось использовать все свои навыки: ловкость и резкость движений – умения приобретенные в стенах храма; науку – знания которыми с ним делился абгал; воинское искусство и хитрости скоморохов, полученные у наставника и успевшие почерпнуться у новых друзей. И все это, пригодится ему сейчас: молниеносность – чтобы ошеломить вооруженную охрану неожиданным появлением и столь же внезапным исчезновением; мудрость и лицедейство – чтобы устрашением подавить и усмирить их волю; владение оружием – чтобы, подобравшись к перепуганному врагу, самому не сплоховать и уничтожить его. И он взялся.

Выскочив из песка, он подскочил к скучающему надсмотрщику, и взмахом врубился в открытую шею, испробовав остроту дара изгоев-стариков. Однако по его неопытности, удар получился не очень сильным, и клинок застряв, не прошел дальше, вклинившись в шейные позвонки. Обеспокоившись, что не сможет вытащить и дальше использовать свое оружие, он дернул меч со всей силы, снося несносную голову, заодно напугав до полусмерти второго надсмотрщика, недоуменно наблюдавшего как дергался насаженный как на вертел товарищ. И от страха закричавшего, но все же успевшего схватиться за лук. Ожидая подобное, Аш со звериным визгом внезапно пропал во тьме, окунувшись в пески, чтобы так же внезапно появляться и исчезать с диким хохотом, в других местах, оставляя трупы и сея животный страх.

4. Спасение. Погоня.

Пузур не сразу узнал в страшном убийце Аша, которого они с Ама и Гиром скромно похоронили, по обычаям известным лишь старой травнице, а узнав, пришел в ужас, думая, что это его дух разгневан тем, как его отправили в мир иной. Дух же подойдя, разрезал веревки, связывающие его по рукам и ногам, и произнес с укором:

– Пузур, ужели пройдя столько дорог и дивя людей чудесами, ты