– Ты указываешь, что мне делать, Хаан?! – искривил тонкие губы Аппах.

Вой отступил на шаг и потупил взор:

– Прости, господин.

– Если дети тархана не могут совладать с дикими псами, значит, боги на стороне псов, – сказал сотник. – Двадцать сабель не многое изменят. Мы будем ждать.

– Ты мудр, – поклонился десятник и не разгибаясь отошел к остальным воям. Над засадным отрядом вновь пробежал неодобрительный гул.

Десятник несколько сгущал краски. Конечно, несколько коней метались по полю без седоков, но остальные вои по-прежнему были заняты привычной кровавой работой. Да и павшие отдали свои жизни не напрасно – поле было завалено полуголыми окровавленными трупами.

Всадников окружала ощетинившаяся рогатинами толпа. Но рогатины не могли пробить обтянутые кожей щиты с железными умбонами; комбинированные доспехи плотного кольчужного плетения с дощатыми бронями также являлись отличной защитой против широкого и тонкого лезвия, рассчитанного на беззащитного медведя, а не на латного воя. Для того чтобы сразить хазарина, дикарям приходилось добираться до него тяжелым топором или выпихивать из седла, поддев сразу на несколько рогатин, а это было непросто… Степняки сбивали рогатины ободами щитов, а что касается тяжелых топоров, то пока людин размахивался – легкий хазарский клинок разваливал его голову, как арбуз…

«Только бы эти звери не сообразили, что коней тоже можно убивать», – подумал Аппах. Напрасно подумал…

Один из всадников вздыбил скакуна, чтобы ударить людина копытами. Дикарь попятился и, оступившись, упал на спину, рогатина уткнулась древком в землю, и конь налетел брюхом на наконечник…

На мгновение людское море отхлынуло назад, но, едва конское тело коснулось земли, вновь сомкнулись волны из живой плоти, взметнулись топоры, раздался душераздирающий крик, и еще одним сыном тархана стало меньше…

Эта почти случайная жертва сняла негласное табу. Конечно, конь – животина полезная, и даже самого плохонького можно с успехом использовать в нехитром крестьянском быту. Ну а коли животина эта несет на себе окольчуженную нечисть, чего ж теперь, пропадать из-за парнокопытного, что ли?

Над людским морем пронесся низкий, угрожающий гул. Слов Аппах разобрать не мог, но и так ясно – дикари говорят друг другу, что надо губить лошадей.

«Да куда же запропастился Гендыр?! Сердце уже отстучало не сто, а тысячу ударов…» Вой давно обогнул песчаную стену и скрылся из виду.

Сверкнуло лезвие топора, раздалось конское ржание, и очередного всадника поглотило людское море… Над полем пронесся победоносный вопль…

Медлить больше нельзя. Еще немного, и славяне изведут всех воев на левом фланге. Пора выправлять положение.

– Если тот, чье имя нельзя произносить вслух, не желает нам помогать, мы призовем на помощь самого великого Тенгри! – Аппах прижал к сердцу правую руку и горячо зашептал молитву. Наконец мрачное лицо степняка посветлело. – В сечу! – крикнул он, привставая на стременах. – Тенгри сказал мне, что не оставит нас. Покажем славянским псам, на что способны дети тархана.

Ответом ему был дружный боевой клич.

«Тенгри мне ничего не сказал, – думал Аппах, нахлестывая скакуна, – но воинам об этом знать не нужно. Пусть дерутся так, будто само небо встало за них».

Отряд вылетел из-за холма и помчался к левому флангу. У каждого воя имелось три коротких сулицы, потому что перед битвой сотник приказал всем, у кого были метательные копья, отдать их засадному отряду как раз на такой случай, как сейчас. (Лишь два хазарина, бывшие отличными метальщиками, оставили себе по две сулицы. Аппах был уверен, что ни одна из них не пропадет зря.) Шагах в десяти от кровавого месива Аппах вдруг осадил скакуна, метнул дротик и направил коня прочь от скопища человеческих тел. Его место тут же занял другой вой, так же бросил сулицу, пронзя людина, и отвернул.

Дикари пришли в замешательство, дрогнули. Они, кажется, даже не поняли, откуда взялась эта жалящая смерть. Всадники, теснящие мужиков к стене, восстановили фланг. Они принялись рубить вдесятеро против того, что ранее, наверстывая упущенное.

У Аппаха стало легко и весело на душе. Удача вернулась к нему. Вернулась, несмотря на то что черный божок так и не дождался кровавого угощения. Значит, у Аппаха появился новый, более могущественный защитник. Значит, великий Тенгри все-таки внял мольбам сотника и вселил неудержимую ярость в сердца степняков! Бог не дал Аппаху знака, желая испытать крепость духа его воинов, и когда убедился в доблести степняков, одарил их своей милостью. Боги любят храбрых!

Вой засмеялся и, достав из сумы черного карлика, провел по отвратительной деревянной морде клинком.

– У меня теперь более сильный защитник, чем ты. И он не желает, чтобы великий воин был мясником. – Аппах плюнул на божка. – А ты отправляйся под копыта коней. Пусть тебя истопчут, пусть ты превратишься в прах.

Он отшвырнул божка и поднял взор на небо. Аппах больше не выпустит удачу. Руки воина достаточно сильны, чтобы удержать этот бесценный дар.

Дикари дрогнули. Сражавшиеся в первых рядах показали спины, бросились назад, к спасительным воротам. Возникла толчея и сумятица.

– Руби их! – крикнул Аппах.

Смертоносный, жалящий сулицами круг разомкнулся и врезался в обезумевшую толпу. Исход битвы был предрешен.

«Ой, где был я вчера, не найду, хоть убей…» – напевал Степан, сжимая коленями бока увечного скакуна. Конек шел небыстрым аллюром, прихрамывая на заднюю реанимированную ногу, но все ж рысью, а это всяко быстрее, чем плестись самому. Особенного комфорта Степан не испытывал, какой там комфорт – задняя лука била по пояснице, передняя – по животу, а обтянутое кожей деревянное седло – по ягодицам. Позади трусил Алатор на своем коне. Для Степана так и осталось загадкой, как вой ухитрился спустить скакуна с почти отвесного яра. Да и когда? Но спрашивать не стал – не до того.

«…Только помню, что стены с обоями, – продолжал мурлыкать Степан. – Помню, Клавка была и подруга при ей, и что целовался на кухне с обоими…» Степан знал почти всего Высоцкого и в былые годы мог чуть ли не целую ночь бренчать струнами у костра, развлекая хмельную компанию. Но в лице Алатора благодарной аудитории не наблюдалось, посему Степан пел молча. Все веселее, чем прислушиваться к мозоли на заднице.

– Никак, полегчало?! – донеслось из-за спины.

Степан посмотрел через плечо:

– Угу.

– Вот и ладненько. Ты это, Стяпан, ноги-то посвободнее держи, а то кляче дышать нечем…

Белбородко чуть ослабил охват, конь повеселел, даже вроде хромать стал меньше.

Давненько Степан не сидел в седле. С того самого конного туристического маршрута, каковой петлял по всяким неудобьям Ленинградской области и каковой был пройден Степаном года два назад с одной зазнобой, которой вдруг до смерти захотелось романтики. Зазноба, кстати, после той «романтики» (комары-кровопийцы, затянутое дождевыми тучами небо, матерящийся инструктор, полупьяные конники…) покинула благословенное Отечество и уехала по какому-то контракту в Германию, там, кажется, вышла замуж и осталась на ПМЖ. Эх, где теперь она, та Германия, та Ленинградская область, те комары… А навык остался… Немного попрактиковаться, и Степан будет управляться со скакуном не хуже Алатора.