— В некотором роде, — уклонился он от ответа.

— Могу я спросить, чем закончился ваш разговор?

— Я извинился за свое поведение.

— И что она сказала тебе на это?

— Сказала, что мне не в чем перед ней извиняться. Это означало, что если я перед кем-то и виноват, то перед тобой и Андерсом…

— Ты сказал ей, что уже извинился передо мной?

— Нет. Пойми, Анна, с Диной невозможно разговаривать!

— Странно, что я могу с ней разговаривать, правда?

Он вздохнул:

— Наверное, ты права. — Прочитав отчет, он сказал: — Хотел бы я уметь изъясняться столь же убедительно, как ты!

— Зачем нам уметь делать одно и то же? Я буду рада, если ты будешь делать все остальное!

Он опрокинул ее на кровать.

— Только не сейчас! — Она погрозила ему испачканным чернилами пальцем. Но ее глаза сияли.

В те дни, когда Вениамин оставался ночевать в Страндстедете, ему не раз хотелось пойти к Олаисенам, дом которых стоял на холме. Дина часто бывала там, потому что жила в Страндстедете и следила, как идет перестройка «Гранд Отеля».

Но у Вениамина не было достаточно веского повода. Иногда он встречал Олаисена, и его беспокоило то, как Олаисен смотрит на него. Потом он пытался внушить себе, что ему только кажется, будто в глазах Олаисена горит злоба.

Однажды январским утром, собираясь ехать домой, Вениамин нашел возле своей лодки Ханну, сидевшую на камне. Он с трудом узнал ее в зимней одежде.

Она молча встала.

— Хочешь поехать со мной? — не здороваясь, спросил он.

Она кивнула:

— Если можно. Мне нужно к маме. Я обещала помочь ей со сборами… и…

У него почему-то вдруг пересохло во рту.

Тем не менее он поднял Ханну в лодку, совсем как в прошлый раз. Посадил ее на скамью и столкнул лодку в воду.

Они молчали. Вениамин в темноте старался не сбиться с фарватера и чувствовал, как сырой туман забирается под одежду. Возле островка, на котором они нашли прибежище в прошлый раз, он прибавил парус.

— Время многое меняет, — сказала Ханна.

Он промолчал.

— Я должна кое-что сказать тебе.

— Да?

— Он думает, что ребенок, которого я ношу, от тебя!

Вениамин поднялся было, чтобы закрепить парус, но теперь упал обратно на скамью.

— Ты это серьезно? — хрипло спросил он.

— Он так считает!

— Но почему? — Вениамин не смотрел на нее.

— Кто-то видел меня возле твоей лодки.

— Господи, Ханна! То было больше года тому назад!

— Нет. Я была здесь еще раз, хотела увидеть тебя… Но ушла, когда сюда пришли люди.

Невозможно! В этом не было ни капли здравого смысла.

— Но все-таки ты пришла сегодня…

— Да.

— Зачем же, если он думает…

Ханна отвернулась, словно наблюдала, чтобы они не сбились с пути.

— Мне нужно было с кем-то поговорить… Осторожней, шхера! — воскликнула она.

Вениамин быстро переложил руль и мельком увидел рядом каменную стену. Они промчались мимо.

— Откуда он это взял? — громко спросил он.

Что значит быть в море! Здесь можно громко говорить то, что на берегу говорится шепотом.

— Одна женщина из Страндстедета видела, как мы садились в лодку в тот раз. И узнала, что я так и не попала в Рейнснес. Вилфред совсем недавно узнал об этом.

— Ты все ему рассказала?

— Нет. Сказала, что вернулась, потому что вымокла. Но он мне не поверил. С тех пор он все время подозревает, что мы встречаемся…

Стройная фигура Ханны застыла на носу лодки. Она говорила как будто о чем-то совсем постороннем.

— Когда, например?

— Например, когда он в последний раз ходил на «Лебеде» в Трондхейм, а ты часто оставался в Страндстедете, потому что помогал старому доктору.

— Ханна! Это же безумие! Я поговорю с ним.

— Это ничего не даст.

— Что он тебе сказал?

Она пригнула голову к коленям. Уголки губ у нее опустились. Она глотнула, словно хотела проглотить что-то угрожавшее нарушить покой.

— Что ты, как женский доктор, должен удалить то, что сам же посеял. Он не желает видеть этого ребенка в своем доме.

— Так и сказал?

Она не ответила.

— Он не может так думать. Он только…

Вениамин замолчал, потому что Ханна стала расстегивать пальто и разматывать платки.

«Ей этого не вынести, — подумал он, — и во всем виноват я!»

— Не надо, Ханна. Холодно! — крикнул он.

Но она продолжала раздеваться, лицо у нее было безумное, глаза прищурены.

— Ханна! Перестань!

Он бросился на нос лодки, чтобы помешать ей. Как только он выпустил из рук руль, лодка изменила курс и накренилась. Ему пришлось вернуться на корму и выровнять лодку.

Наконец он поднял глаза: Ханна сидела с обнаженной грудью и шеей. Вениамин задохнулся.

На шее и на одной груди у нее темнел засохший рубец, окруженный черно-желтыми разводами.

От бешенства Вениамина чуть не вырвало, он стиснул руль.

— Что это? — хрипло спросил он.

Она не ответила и начала одеваться.

Вениамин не мог вымолвить ни слова. Потом он направил лодку в открытое море, закрепил руль и протянул к ней руки.

Она перебралась с носа на корму и села напротив него. Он обнял ее, прижался лбом к ее лбу. Ледяные пальцы Ханны обожгли ему затылок.

— Когда это случилось? — спросил он, стараясь говорить спокойно.

— На прошлой неделе.

— Еще до того… до разговора о ребенке?

Она подняла голову и кивнула.

— Раньше это тоже случалось?

— Раза два…

— Из-за чего?

— Из-за того, что Исаак часто вспоминал тебя… и Рейнснес.

Ему следовало назвать Вилфреда Олаисена исчадием ада и забрать Ханну с детьми в Рейнснес. Но в тумане мимо скользнула Анна. Она подняла голову и серьезно, как умела только она, посмотрела на Вениамина. Потом сказала: «Но, Вениамин, у тебя нет никаких прав на нее!»

Он хотел поближе рассмотреть рану, но Ханна сбросила с себя его руку.

— Я осмотрю, когда мы вернемся домой, — беззвучно проговорил он.