– Смею утверждать, что да. Без меня и моей организации он – ничто.

– Следовательно, назначение даты переворота в немалой степени зависит от вас?

– В решающей степени.

– Вот как… Но зачем Зорину потребовалось устраивать попытку переворота именно в какой-то конкретный день? Почему это для него так важно, что он пустился во все тяжкие? Если ему нужен переворот, казалось бы, не все ли равно когда… Почему, Евгений Дмитриевич?

– Понятия не имею.

Кремневу показалось, что снаружи слышен какой-то подозрительный шорох. Он быстро подошел к открытому окну, выглянул. Все как будто спокойно…

– Он лжет, – раздался голос за его спиной.

Стремительно обернувшись, Кремнев увидел стоявшего в дверях Зорина с массивным пистолетом «шварцлозе» в руке.

– Извините, что подслушал вашу беседу, – сказал Зорин с усмешкой. – Во всяком случае, часть ее. Евгений Дмитриевич, этот человек лжет. Так как книга у нас, он нам больше не нужен, но прежде чем отправить его в компанию профессору Стрельникову, я хочу, чтобы он признался во лжи.

– Во-первых, – ответил Кремнев, собственный пистолет которого снова был направлен на Булавина, – подслушивать некрасиво, как отмечал еще Оскар Уайльд. Во-вторых, зачем мне признаваться в чем бы то ни было, если вы собираетесь меня застрелить? Будь вы священником, тогда понятно…

– Вы забыли об Ире Матвеевой, – объяснил Зорин. – Ей-то ради чего умирать? Скажите правду, и мы отпустим ее, даю вам слово.

– ВАШЕ слово? – Язвительности Кремнева позавидовал бы и Вольтер.

– Других гарантий у вас все равно не будет. Расскажите, как вы заставили Качинову дать ложные показания… Деньги, угрозы? А как вы состряпали лжедоказательства подделки рукописи Гетца? Подумать только! Крупнейший ученый Стрельников считал ее подлинной, а еще более крупный ученый Кремнев придерживается иного мнения.

– Я придерживаюсь здравого смысла, – произнес Кремнев, с отчаянием наблюдая, как меняется лицо Булавина. Евгений Дмитриевич уже сомневался в том, во что поверил минуту назад… Конечно. Ему куда привычнее и уютнее в мире устоявшихся предубеждений, чем в слепящих лучах безжалостной реальности, под которые его подставил Кремнев.

Перемены в лице Булавина заметил и Зорин. Он заранее торжествовал победу.

– Да бросьте вы пистолет, Александр Андреевич, – небрежно проговорил он. – Это опасная игрушка… Для вас. Допустим, вы успеете застрелить нас обоих, и что? Иру вам никогда не найти. У вас просто не хватит времени – ее сразу убьют, как только узнают о нашей смерти. Единственный шанс спасти ее – правда… Бросьте оружие!

Последние два слава прозвучали как удар хлыста. У Кремнева не оставалось выбора – он уронил пистолет на ковер. Его держали за горло мертвой хваткой – Ира у них, а стало быть, у них и все козыри. Ситуация десятилетней давности во всей красе… Можно ли избежать аналогичного финала? Какие найти слова, как себя вести?

Впрочем, было уже поздно. Зорин не без оснований решил, что одержал верх в психологическом поединке, и теперь жаждал подвести черту. С Булавиным он справится и без признаний Кремнева.

– Итак, вы отказываетесь от исповеди. – Голос Зорина отливал колокольным металлом. – Черт с вами… Ваше вранье и так очевидно.

Ко лбу Кремнева поднялся ствол «шварцлозе»…

Грянул выстрел.

Хотя Сретенский и уверял Аню Кудрявцеву, что запоминает все повороты и тупики хитроумного лабиринта, на обратном пути он заблудился. Достаточно было лишь однажды свернуть не там… И потянулись бесконечные километры одинаковых коридоров гигантского подземелья, как в старой компьютерной игре «Вольфенштайн». Аня и Сретенский очень устали. Они почти не разговаривали. Девушка давно потеряла где-то свой синий халат, Сретенский освободился от тяжелой и душной формы и остался в комбинезоне, в карман которого не забыл запихнуть пистолет. У них не было никакого четкого плана, им хотелось просто вырваться к солнечному свету. Небольшой запас провизии и воды, какой они смогли унести с собой, подходил к концу, потому что ни у Сретенского, ни тем более у Ани не хватало сил противостоять голоду и жажде и разумно экономить. Дважды они слышали неопределенный шум в безмолвии коридоров, бросались туда в надежде, что шум доносит сверху система вентиляции, открывали двери, но их ждало разочарование. В первый раз это была странная машина, пыхтящая в пустом зале. Видимо, что бы здесь ни случилось, о ней забыли второпях, и она работала вот уже много лет, питаемая какой-то неиссякаемой энергией. А во второй раз Аня и Сретенский попали в совершенно темный тоннель, где ворочалось и ухало что-то огромное, незримое во мраке – скорее живое существо, нежели механизм. Звуки, производимые чудовищем, не вызывали желания познакомиться с ним поближе. Сретенский и Аня кинулись прочь от страшного места.

Наконец что-то начало меняться вокруг. Поворотов и дверей стало меньше, как и осветительных трубок. Коридоры тонули в полутьме, полы были выщерблены, стены кое-где ковром покрывала растительность вроде мха синеватого оттенка. В центре одной двери зиял звездообразный пролом, вокруг него виднелись глубокие борозды, словно следы мощных когтей. Эта часть подземелья была заброшена, вероятно, значительно раньше остальных.

Вскоре дорогу перегородила вертикальная решетка, запертая на замок. В глаза бросалась жестяная табличка с большими черными буквами:

СЕКТОР ОБЕСПЕЧЕНИЯ БЕЗОПАСНОСТИ

ТРЕТЬЕ КРЫЛО

СТАНДАРТНАЯ КАТЕГОРИЯ А1

ПРЕДЪЯВИ ПРОПУСК

За решеткой темнела пустая будка с застекленным окошком.

– Пропуск предъявлять некому, – сказал Сретенский и выстрелил в замок.

Пуля с визгом отрикошетила. Этого единственного выстрела оказалось достаточно, чтобы металлическая пластина с другой стороны замка отвалилась напрочь. Сретенский толкнул решетку, несмазанные петли заскрипели.

В новом коридоре уже не было никаких дверей. Он плавно поворачивал и уходил куда-то в полную темноту.

– Я боюсь, – прошептала Аня, вцепившись в руку Сретенского. – Пойдемте обратно…

– Подожди. Вон там, видишь?

Он указывал на блестящие скобы, прикрепленные к стене немного впереди. Они вели наверх, в скудно освещенный круглый колодец.

– Ты как, сумеешь подняться? – заботливо спросил Андрей Иванович. – Куда бы мы ни попали, все-таки ближе к поверхности…

– Сумею, – твердо ответила Аня. – Все что угодно сумею, лишь бы выбраться отсюда…

Но сначала им пришлось доесть и допить все, что оставалось, потому что их совсем не привлекала перспектива карабкаться вверх с лишним весом банок и бутылок, рассованных по карманам и за пазухой.

Аня пошла первой. Метров десять подъема она одолела неожиданно легко, и только потом усталость дала о себе знать. Заболели мышцы рук и спины, каждая следующая скоба преодолевалась с трудом. В колодце отвратительно пахло сухой кирпичной пылью, она мешала дышать. Некоторые плохо закрепленные скобы шатались, а одна даже отвалилась, и Аня едва не рухнула на ползущего следом Сретенского. К счастью, она вовремя успела схватиться за другую скобу.