в Венгрию за тысячи километров от родной Сибири. Курсант Глобальный последовательно отрастил усы, опустил волосы, насколько позволял Устав, и красовался с блестящим бляхой ремнём на поясе то на танке, то у БМП, то в противогазе. А рядом такие уже усатые мужики, что ещё полгода-год назад были мальчишками.

Сколько ночей Боря всматривался в этот альбом, громыхая едва живой стремянкой при свечах и не понимая почему отец его бросил со всём этом гаражном великолепии один на один с судьбой?

А теперь выходило, что он бросил его среди заснеженной равнины без свежего хлеба. Но ничего – сутки-двое это тебе не пара-тройка лет.

Пока бойлер нагревал горячую воду в душе, а печка начала гонять тёплую воду по радиаторным батареям по контуру, Боря присел на кровать и разложил пакет с провизией рядом. После всех работ на свежем воздухе аппетит такой разыгрался, что можно было коня съесть. При чём не важно казах ты или просто им притворяешься. В роте с батей вон и казахи служили, и прибалты, и хохлы, и бульбаши, и мордва, и армяне, и буряты, а сам он для них был то ли кацапом, то ли москалём, хоть в Москве был лишь пару часов проездом на вокзале по направлению «Туда» и «Обратно».

И никто не обижался ни «на признаки на лице написанные», ни на кликухи. Пальцем не тыкал. Ведь все они были просто советскими людьми и ровнее быть никогда не могли. Но даже несмотря на редкое землячество, относились по-человечески друг к другу вне зависимости от территории, из которых прибыли нести призывную службу.

При воспоминании о том, что у самого бати погоняло в армии было «Борщ», Боря невольно представил, что созвучно с его именем. Неужели батя столько лет носил в себе эту кликуху, что решил передать сыну?

«Не, ну мог и по три порции борща за раз съедать, чего уж там?» – тут же заспорил внутренний голос. Что еще после марш-броска то делать? Был бы под рукой паломник.

Уплетая еду на обед и запивая почти холодным чаем, Боря только никак не мог понять, как батя в одного провёз, пронёс, прокатил или просто дотащил волоком этот грёбанный чемодан с тротилом, патронами, гранатами, каской и ещё кучей чего такого, от чего пограничные собаки на стыке не одной границы государств, просто у виска бы покрутили. Другое дело, что границы эти были внутри СССР весьма размыты.

По легенде гранатой мужики в первый же день каску подорвали в ещё строящемся гаражном кооперативе. А в сам ГСК охотно вступали и вставали в очередь на получение блочных комнат даже при любом отсутствии личного транспорта.

Так бате и квартира досталась. По той же схеме: отслужил, устроился на завод, поработал, получил на предприятии под роспись. И никакой ипотеки под «щадящие проценты».

Тут Боря понял, что всё уже съел и кусает себя за палец. А ведь хотел же работнику месяца на улице оставить. Максим Витальевич как человек, конечно, говно, но пока работой машет, коллектив не возражает.

«Ладно, выдели ему банку солений», – разрешил внутренний голос.

И тут Боря понял, что не слышит ни лопаты, ни хруста снега, ни «ух!», ни «и-э-э-эх!» с улицы.

Заинтересованный этим фактом, Глобальный даже спустился по лестнице на первый этаж, протиснулся между автомобилем и стеной, поправляя мокрые вещи на батарее, и выглянул наружу.

А там Лёня стоит у тела, руки раскинувшего и крестится. С одной стороны тела лопата валяется с другой пальцы красные торчат. С ладонью подтёртой и намозоленной.

– Ну всё, пиздец. Хватило на полчаса работничка, – заявил сосед. – Вот что за жизнь? Человек может впервые лопату в руки взял, чтобы поработать как следует и тут же… доработался.

Боря вышел на снег прямо в носках шерстяных. Эффект был тот же самый, что и в валенках. Были бы чистые, намокать бы начали. А так свой эффект защитный получался.

Боря нос почесал, глядя на тело. А то жопой вверх торчит, не шевелится. Как стоял, так и упал. Но лицо вниз смотрит, не шевелится. Умел бы человек через снег дышать, оно может и нормально бы было. А так – показатель.

– А я всегда говорил, - продолжил Лёня, телефон из куртки доставая. - Накатил если, то какая работа?

Только определив, что у Бори ни в носках, ни в халате телефона под рукой нет, сосед короткий номер набрал и заявил:

– А у нас тут на гаражах человек умер. Заберите, что ли…

Поговорив с диспетчером с минуту, Лёня баланс перепроверил и снова вздохнул:

– И что теперь, весны ждать?

– В смысле? – не понял Боря, снова посмотрел на снег, а потом как сразу понял!

Тело то почти километр к остановке теперь тащить. Никто вертолёт в ГСК высылать не собирается.

– Борь, я не знаю, - тут же начал психовать сосед. – У меня у самого сердце слабое. Я если потащу, то тебе потом нас двоих тащить придётся.

И тут Глобальный понял, что санки деда всё-таки понадобятся. Но тут же отмёл от себя эту идею. Будь снега хотя бы меньше полуметра, оно может ещё и помогло бы, а так – вряд ли. Да и санки – детские. А Максим Витальевич не то, чтобы лилипут. Килограмм под восемьдесят.

Тут же мелькнула мысль тело прикопать снежком и случайно о нем дня через три-четыре вспомнить, заново обнаружив, то внутренний голос заявил, что заявка уже зафиксирована. Придут ещё и спросят –