Из ванной доносился плеск воды. Скоро ванна наполнится. Сегодня ему хотелось заняться собой — полежать в воде, побрить ноги… Если сказать тому небритому полицейскому, что он, Даг Эдланд, сбривает волосы с тела, интересно, сильно ли искривится у него физиономия? Тот парень явно не из тех, кто уважает подобные тонкости… Нужно подпилить ногти. Обработать скрабом ступни. Привести в порядок кожу. Бисер перед свиньями, вдруг грустно подумалось ему. Здесь, в Хамаре, немногие мужчины умели за собой ухаживать. А вот он — умел, причем не ради того, чтобы произвести впечатление. Хотя депрессия после смерти Карин почти закончилась и он вновь ловил на себе женские взгляды. Однако пытаясь привести тело к совершенству, он в первую очередь делал это ради себя самого. Так он пытался поставить свою личность в центр собственного существования. Он забудет Карин. Ее образ будет медленно стираться из его сознания. Чувства, охватившие его после ее смерти, были словно палка, застрявшая в колесе и мешающая двигаться дальше. Он делал все это ради себя, ради собственного успокоения. Чтобы укрепить себя, подготовив к решающему испытанию, до которого осталось всего несколько часов. Он все продумал. И хорошо подготовился.

Он ждал воплощения своего изощренного плана, но от страха у него мутилось в глазах.

Он чувствовал назревающую мигрень и понимал, что придется принимать дополнительные таблетки. Этого не избежать, если он хочет воплотить свой план в жизнь так, как задумал, с безжалостной точностью, безупречно и изящно. Только сегодня вечером, потом все закончится. Эдланд чувствовал себя хорошо, но когда убирал спортивный мат и гантели, то руки у него задрожали. Он ощущал волнение, но не страх. Он корчил рожи в зеркало и смеялся над уродливыми неузнаваемыми лицами. В нем таится множество личностей. Так что он может выбирать. Ему нет равных. И для этого вечера он выбрал особую роль. Сыграть ее будет непросто, да и сама роль ему не нравилась. Но именно она подействует лучше всего, будет самой сложной и принесет наибольшее разрушение. А затем он распрощается со всей этой болезненной двойственностью.

Сидя в кабинете, Валманн делал вид, что изучает отчет Рюстена о пожаре в Лётене, когда к нему зашла Анита. Дело о пожаре срочным не считалось. Энгу он поручил отыскать Агнете Бломберг. Им нужно допросить ее, чтобы выяснить, куда ездил Скард, пока был в Трёнделаге. И хватит поддаваться на ее ребячливые выходки. Достаточно жалеть ее за чрезмерную привязанность к брату Илье — пора потребовать от нее точных сведений. Важнее всего выяснить, есть ли у Агнете Бломберг машина. И не давала ли она эту машину Скарду.

Конечно, записываться их беседа не будет. Они отстранены от дела. И по этому поводу Валманн немного волновался. Энг не из тех, кто умеет все делать без шума.

Анита рассказала ему последние новости в поиске Лив Марит Скард, она же — Ева Боль. Анита значительно продвинулась в поисках.

Поговорив с Кайей Бакке, она вцепилась в банк «Нордеа», действуя по хорошо известному принципу: «Следуй за деньгами». Так она и поступила: уломав парочку нерешительных начальников отделений, она все же узнала, что со счета, открытого Лив Марит Скард после продажи дома, дважды снимались крупные суммы денег. Первая — и самая крупная — сумма в размере двухсот пятидесяти тысяч крон была переведена на счет голландской частной клиники недалеко от Амстердама. Клиника называлась «Клинек Ландсмеер». Деньги перевели туда в августе, год спустя после исчезновения Лив Марит Скард и через пару месяцев после ее последней встречи с Кайей Бакке. Затем, еще через полтора года, Ева Боль перевела сто двадцать восемь тысяч крон доктору Йоргену Линдманну, который, судя по учетным записям, вел частную практику в Аскере.

Между этими банковскими операциями счет использовался как обычный счет банковской карты. Это прекратилось через неделю после того, как доктор Линдманн получил свои деньги. Счет был закрыт, хотя на нем оставалось еще свыше четырехсот тысяч крон.

— А потом она словно сквозь землю провалилась.

Анита расхаживала по тесному кабинету Валманна, словно за день так привыкла непрерывно двигаться, что не могла остановиться.

— Она перевела почти сто тридцать тысяч какому-то врачу в Аскиме, а неделю спустя сняла остаток со счета и испарилась.

— Попросим Кронберга заняться этим счетом?

— А разве он уже и так не загружен по уши?

— Думаю, сейчас он старается держаться подальше от своего рабочего места. Он не любит этих типов из Управления уголовной полиции — охраняет свою тайную жизнь.

— Значит, он и по установлению личности Эдланда не продвинулся?

— С нашего последнего разговора — нет. Сейчас мы должны заняться Скардом. Мы вот-вот разрушим его алиби. И еще мне кажется, что на совести у него — ох как нечисто.

— И тут из небытия воскресает его жена и начинает угрожать ему!

— Во всяком случае, он так утверждает.

— А Кайя Бакке, ее любовница-лесбиянка, которая помогла Лив Марит продать дом, сказала, что никогда не знала, будто можно ненавидеть с такой силой, с какой Лив Марит ненавидит бывшего супруга.

— И ты ей веришь?

— Ты же веришь ему.

— У меня нет выбора. Я знаю, что взлом — ее рук дело. И знаю я это только благодаря тебе.

— Мне?

— Помнишь, ты упомянула «свинотрахальщика»? Так вот, именно это слово было написано на репродукции с Христом. Значит, это она. К тому же из квартиры ничего не украли. Будто туда забрались только для того, чтобы исписать картину. Может, чтобы разозлить его, оскорбить, напугать. И ей это удалось. Ему дали понять, что отныне он больше не режиссер этой пьесы. И он понял.

— Как все просто… — Она закатила глаза.

— Меня больше волнует, чтобы эта сволочь перестала убивать женщин.

— А меня больше волнует, чего бы съесть. Я весь день питалась кофе с вафлями, потому что в кризисных центрах другой еды нет. Пойду схожу в кафетерий. А что это ты, кстати, читаешь?

— Обещал Рюстену вот на это взглянуть…

Валманн вдруг понял, что Анита ни о чем не знает. Она уехала с самого утра, поэтому слухи, поползшие по участку, просто не успели дойти до ее ушей. Он собрался было поговорить с ней, подготовить ее к обвинениям со стороны Моене, рассказать о перестановке в отделе, о брошенных на него подозрениях… Но Анита уже ушла. Конечно, ему следовало продумать все заранее, подобрать слова и фразы, объясняющие случившееся и скрадывающие нюансы недозволенного.

А сейчас уже слишком поздно.

И правда заключается в том, что он и сам еще не до конца осознал серьезности случившегося. Мысль о том, что он больше не будет вести следствие, была неприемлема для Валманна. Такое случалось лишь в детективных сериалах, но уж никак не в полицейском управлении Хамара. Особенно теперь, когда они приблизились к развязке. И он чувствовал это. Его вновь весь день переполняло любопытство, ему хотелось добраться до фактов и деталей, понять взаимосвязи, их логику, какой бы ужасной она ни оказалась. Главное — объяснить эту ужасную цепь загадочных событий, хотя бы отчасти. Если возможно увязать все логически, то с эмоциональной стороной работы будет меньше. Охватить все аспекты и последствия убийства невозможно. Но если восстановить череду основных событий, то, по крайней мере, в дальнейшем будет на что опереться. Его мысли были заняты делом Риис. А его собственные чувства никак не укладывались в штатное расписание Моене. Образ спокойного полицейского следователя, действующего строго по кодексу, — миф. Настоящий полицейский всегда прислушивается к чувствам… Если сейчас выбежать в коридор и окликнуть ее, то покажется, будто он запаниковал. А он этого не хотел, потому что в панику не впадал. Ладно, этот бой в информационной войне он проиграл. Остается только ждать ее реакции.