Антуан предусмотрительно выбросил чинарик в траву. Из грузовичка вышел плотный мужчина в комбинезоне механика. Он огляделся по сторонам и, вскинув руку, направился к Антуану, как будто хотел его о чем-то спросить. Отчетливо разглядев его лицо, Антуан напрягся, а мужчина, удивленный его поведением, прикинулся, будто ищет что-то в кармане куртки. Антуан вскочил со скамейки и рванул в противоположную сторону, думая, что сердце того и гляди выскочит у него из груди.

Остановился он лишь метров через пятьдесят у стены, разрисованной граффити, и только тогда осмелился обернуться. Мужчина в комбинезоне неподвижно стоял все там же, посреди дороги, и смотрел ему вслед, потом он сплюнул на землю и вернулся к грузовичку. Антуан, чувствуя, как холодный пот струится у него по вискам, выждал, когда тот скрылся за поворотом, и, держа ухо востро, двинулся прочь. По натуре своей он был реалистом, и ему понадобилось какое-то время, чтобы осознать то, что произошло: его будто током ударило, когда он разглядел эту жирную рожу, одну из тех – и в этом у него не было никаких сомнений – которая привиделась ему во сне пару недель назад и которая с тех пор преследовала его неотступно; а снилось ему, как Бенжамин Леруа предостерегал его от злодеев, похитивших его и рыскавших ночами по тихим улочкам города. Он предчувствовал то, чего ему удалось избежать, хотя объяснить себе ничего не мог.

Не желая больше болтаться в одиночестве на этой пустынной улице, он ускорил шаг и направился прямиком домой, а когда уже был почти у дома, увидел мать – она как раз вышла из машины, хлопнув дверцей, с пакетами, полными покупок. Со слезами на глазах он бросился к ней, плюнув на то, что от него, должно быть, все еще попахивало «травкой», и обнял ее, как когда-то давным-давно, еще в детстве. Луиза, удивившись его поведению, опустила пакеты на траву. Не говоря ни слова, она крепко прижала его к себе и нежно поцеловала в щеку, развеяв все его страхи.

Он объял руками облачко, одиноко висевшее в синем небе и походившее на череп.

И, сжав ладони, слегка хрустнул костяшками пальцев. Сидя на стуле с босыми ногами на подоконнике, Скотт Лэмб выпрямился, и стул под ним скрипнул. С улицы доносился бойкий смех Розы, хозяйки парикмахерской в подвальном помещении дома дородного чернокожего травести, который накануне отмечал свое пятидесятилетие в принадлежавшей ему студии на Даймонд-стрит, где всю ночь напролет гуляла добрая половина Кастро[50] .

Было только девять часов утра. Элиза все еще спала, закутавшись в простыни. Скотт потянулся и пошел собирать одежду, валявшуюся кучей на паласе. Он тихонько оделся и взял рюкзачок. Постучал в дверь комнаты своего приятеля Джоуи и, не дождавшись ответа, приоткрыл ее. В комнате царил полумрак, Джоуи еще спал в обнимку со здоровяком брюнетом, который присоединился к ним под конец вечеринки. Скотт тихонько прикрыл дверь и направился в гостиную, пропахшую табачным перегаром и виски.

Он открыл окно, чтобы проветрить комнату, снял с вешалки куртку и вышел из квартиры. Он прошел мимо витрины парикмахерской и помахал Розе, разговаривавшей там, внутри, с мускулистым молодым человеком, которого, как ему помнилось, он видел у нее накануне. Заметив его, она послала ему воздушный поцелуй, сверкнув кучей браслетов в свете ламп. Стояло сущее пекло: был уже конец августа. Скотт нацепил на голову наушники и двинулся по Ной-стрит к ближайшей станции метро. Войдя в поезд, он сел на скамейку рядом с женщиной в английском костюме, игравшей на смартфоне в «Кэнди Краш»[51] , и прислонился затылком к окну, погрузившись в прослушивание последнего альбома «Интерпола»[52] .

Минут через десять он сошел на станции «Монтгомери» и пересел в первый же автобус, отправлявшийся в Телеграф-Хилл. Дуэйн уже ушел на работу. В квартире у него стоял аромат недавно сваренного кофе. Скотт включил Макбук[53] , лежавший на журнальном столике, достал из куртки пачку сигарет и, поднеся ее ко рту, заметил на ней номер телефона – его записала черной ручкой девица, чье имя он даже не знал. При одном лишь воспоминании о ней его пробила дрожь: с той минуты, как она появилась у Розы – под конец вечеринки, он только о ней и думал. Скотт подошел к ней, когда она стояла на балконе и потягивала вино из бокала. Во время их короткой беседы она упомянула кучу концертов, которые должны были состояться послезавтра в парке Золотые Ворота.

Скотт, восприняв это как приглашение, предложил ей сходить туда вместе, но вместо ответа она черкнула ему номер своего телефона, а потом ушла с каким-то лысым, с которым пришла к Розе и который тотчас же пробудил у Скотта чувство ревности. Но если бы между нею и тем лысым было что-то серьезное, она нипочем не оставила бы ему телефонный номер. Если только это и впрямь ее номер. Скотт взял из холодильника два больших пончика и съел их, просматривая рекламные ролики фильмов на Ютубе. Он жил у Дуэйна уже целый месяц – с того самого вечера, как они вдвоем, едва подойдя к гостинице на Грант-стрит, увидели у входа машину «Скорой помощи» и санитаров с носилками, на которых лежало безжизненное тело его матери. Ее тут же подключили к аппарату искусственного дыхания и повезли в Мемориальную больницу Сан-Франциско с множественными внутренними кровоизлияниями. Но живую, все-таки живую, несмотря на падение с четвертого этажа, как объяснил ей санитар «Скорой помощи».

Дуэйн со Скоттом сидели в зале ожидания больницы, и Скотт, видя, что Дуэйн ничего не понимает, все ему рассказал: кем был Уолтер; что он сделал с матерью; об убийстве приемных родителей; о его похищении и заточении в доме на Хейс-стрит; о том, как Мэри Бет вернулась в Сан- Франциско с единственной целью – вытащить сына из этого переплета. Дуэйну понадобилось несколько минут, чтобы все это осмыслить. Они пару часов прождали в той большой комнате, насквозь пропахшей лимонным дезинфектантом, пока к ним наконец не вышел врач, который оперировал Мэри Бет, и не сказал, что состояние ее стабилизировалось, хотя оно остается все еще тяжелым. Проведать ее им не разрешили, несмотря на их настоятельные просьбы, и тогда Дуэйн предложил Скотту пойти к нему домой и немного отдохнуть. Скотт не сомкнул глаз весь остаток ночи. На другой день – в полдень они снова были в больнице, где им сообщили, что вследствие обнаружения у нее травмы черепа и признаков серьезной легочной инфекции Мэри Бет пришлось ввести в искусственную кому. С тех пор Скотт навещал Мэри Бет несколько раз в неделю, лишь бы побыть рядом с нею: он все никак не мог отделаться от мысли, что если бы не отпустил тогда мать одну в гостиницу, то смог бы ее как-то защитить. Ведь она рисковала своей жизнью ради его спасения. Врачи уверяли, что теперь это всего лишь вопрос времени.