на буфет, я, поддавшись внезапному порыву, сунул в карман тяжелое металлическое пресс-папье, которое до этого крутил в руках. Правда, от пистолета оно все равно не защитило бы.

«Что это со мной стряслось?» – удивился я.

Атмосфера подозрительности и недоверия возникла, казалось, на пустом месте. У меня мороз пробежал по спине, когда Кин повел нас вниз, в просмотровую комнату. Я на полном серьезе ожидал, что он на меня набросится. Необъяснимое, но очень неприятное чувство.

Кин повозился немного в аппаратной, а потом вернулся к нам.

– Современная техника – это дар Божий, – с тяжеловесным юмором заявил он. – Можно бездельничать сколько душе угодно. Главное – установить автоматическую камеру, а дальше я уже могу снимать без посторонней помощи. Проектор тоже автоматический.

Энн придвинулась ко мне в темноте. Я обнял ее и сказал:

– Да, так удобней. А как дела с выпуском фильма в прокат, мистер Кин?

– Этот фильм не для проката. – В голосе Кина мелькнули резкие нотки. – Невежественный мир еще не готов к нему. Может быть, через сотню лет он и добьется заслуженной славы. Я снимал его для потомков, просто ради создания шедевральной жути на экране.

Проектор глухо щелкнул. И на экране вспыхнуло название: «Неназванный».

– Это немой фильм, за исключением одного фрагмента в самом начале, – донесся из темноты голос Кина. – Звук не добавляет никакой жути, зато может разрушить иллюзию реальности. Как-нибудь потом запишем подходящую музыку.

Я ничего не ответил, потому что на сером прямоугольнике перед нами возникла книга – удивительное tour de force[29], «Цирк доктора Лао»[30]. Чья-то рука открыла книгу. Тонкий длинный палец пробежался по строчкам, и тусклый, невыразительный голос продекламировал:

«Это отродья, недоноски Вселенной, а вовсе не человеческая порода; это жуткие порождения страсти небесных сфер. Мистицизм объясняет то, что не способна объяснить наука. Послушайте: когда великая и загадочная плодоносная сущность, по велению богов населившая миры, выполнила свою задачу, когда небесные повитухи покинули ее, а во Вселенной зародилась жизнь, первичная утроба ощутила, что еще не истощена, и чресла ее еще наполнены. И в последнем яростном порыве пугающей плодородности вышвырнула на свое ложе эти кошмарные существа, выкидыши нашего мира».

Голос затих. Книга растаяла, и в кадр вплыли исполинские развалины. Вырезанные человеческой рукой барельефы за долгие века покрылись шрамами трещин и стали почти неразличимы. Я вспомнил, что видел подобные руины на Юкатане.

Камера качнулась вниз. Развалины словно бы выросли. В земле открылась зияющая дыра.

– Раскопки разрушенного храма, – подсказал Кин. – А теперь смотрите.

Ощущение было такое, как будто мы ушли под землю. На мгновение экран потемнел, а потом случайный луч солнца упал на каменного идола, стоявшего, судя по всему, в центре пещеры. На потолке появилась трещинка света. Идол был до отвращения безобразен.

Я видел его лишь мельком, но он произвел впечатление яйцевидной громадины, по форме напоминающей ананас или сосновую шишку. Не вполне ясные черты придавали ему крайне неприятный вид, но он исчез с быстротой молнии, растворившись в ярко освещенной гостиной, заполненной веселящимися парами.

Сама история начиналась именно с этого места. Никто из актеров не был мне знаком. Должно быть, Кин нанял их тайно и работал в собственном доме. Похоже, большая часть интерьерных и натурных съемок проходила в этом самом каньоне. Режиссер использовал «параллельный» метод, ежегодно экономящий студиям немалые деньги. Я и сам часто им пользовался. Проще говоря, это означает, что сюжет как можно крепче привязывается к реальной жизни. К примеру, когда прошлой зимой во время съемок на озере Эрроухэд[31] неожиданно повалил снег, я переписал сценарий так, чтобы нужная мне сцена происходила на снегу. Кин точно так же «запараллеливал» свои жизненные обстоятельства, временами даже слишком явно.

В «Неназванном» шла речь о человеке, затравленном коллегами за фанатичную страсть ко всему мрачному и таинственному, но задумавшему создать настоящее произведение искусства, живой шедевр абсолютной жути. Он и раньше снимал довольно необычные фильмы, вызывавшие много споров. Но оставался недоволен результатом. Это были игровые фильмы, а ему хотелось чего-то большего. Он утверждал, что ни один, даже самый талантливый актер, не может убедительно изобразить ужас. На экране нужно показывать подлинные эмоции.

Начиная с этого момента «Неназванный» перестал «параллелить» личный опыт Кина и перешел в чистую фантазию. Главного героя исполнял сам Кин, но в этом не было ничего необычного, многие режиссеры снимались в собственных фильмах. С помощью умелого монтажа зрители должны были понять, что Кин в поисках достоверности отправился в Мексику и по древним свиткам отыскал разрушенный храм ацтеков. И здесь, как я уже сказал, реальность осталась позади, а фильм углубился в область мрачного и сверхъестественного.

Под разрушенным храмом обитал бог – давно забытый бог, которому поклонялись еще до того, как из чрева веков появились ацтеки. Во всяком случае, туземцы считали его богом и возвели в его честь храм. Но Кин намекал, что на самом деле это существо было реликтом, одним из «выкидышей Вселенной», уникальным и нелепым, прошедшим сквозь тысячелетия совершенно чуждой человеку жизни. По сути, оно ни разу не появилось на экране, не считая коротких мельканий в темном подземном храме. Внешне оно напоминало бочку примерно десяти футов высотой, утыканную шипами. Но главной его особенностью было украшение на круглой верхушке – гладко отполированный драгоценный камень величиной с голову младенца. Вероятно, в этом камне заключалась жизненная сила существа.

Оно не было мертвым, но и живым в обычном смысле слова тоже. Когда ацтеки заполняли храм зловонием теплой крови, существо оживало и драгоценный камень вспыхивал неземным сиянием. Но прошли века, жертвоприношения прекратились, и существо погрузилось в кому, напоминавшую зимнюю спячку. По ходу фильма Кин пробудил его.

Режиссер тайно перевез бога-монстра к себе домой и поместил в подземелье, вырытом под домом. Построено оно было с учетом замысла Кина: там установили автоматические камеры и хитрую систему освещения, чтобы одновременно вести съемку под разными углами, а потом соединить при монтаже. Здесь тоже проявилась частичка гениальности, которая и сделала Кина знаменитым.

Он был очень умен, я всегда это признавал. Но в развернувшейся дальше сцене меня больше поразили не технические трюки, которые были мне знакомы, а тот невероятно хитрый способ, которым он добился реалистичности. Его актеры не играли – они жили в кадре.

Или, точнее говоря, умирали. Потому что в фильме их сбрасывали в подземелье на верную гибель, принося в жертву богу-монстру из храма ацтеков. Жертвоприношение должно было пробудить существо, чтобы драгоценный камень, хранящий его жизненную силу, засиял фантастическим