– Боже мой. Заходите скорее.

Тассельгорн пригнулся, опасаясь расшибить темя о притолоку. Если дом и удивил церенского барона бедностью и запустением, то он никак не выдал своих чувств. Хозяин – чисто выбритый человек в длинных одеждах – поставил на грубый дощатый стол два дорогих кубка.

– Жаль, я не могу принять вас как подобает, друг мой. Это – остатки былого великолепия…

Голос хозяина звучал беспечно даже для самого внимательного слуха.

– Впрочем, неважно… Как вы нашли меня, Тассельгорн?

– Это оказалось несложно, друг мой Ойле[17], – вас еще помнят.

– Никогда бы не поверил.

– Отчего же. Толпа слепа и беспамятна, но люди избранные не скоро забудут доблесть победителя, даже если государь лишает его милостей. Впрочем, я странствовал далеко, а потом уехал еще дальше и не знаю подробностей. Что же случилось с вами, принцепс Лунь?

Лунь отвернулся.

– Не надо называть меня так – оставьте это слово книгам древних.

– Отчего же? Princeps – первый. Ваше первенство было естественным – как воздух, дыхание и солнечный свет, друг мой. По крайней мере в том, что стены Оводца до сих пор не рухнули под натиском народа пустоши, ваша заслуга – первейшая.

– Барон, если бы я не был первым, все могло повернуться по-иному. Сейчас поздно жалеть – человек беспечен по натуре и следует собственной сущности не задумываясь. Позже он понимает, что слава способна не только сиять, но и слепить глаза завистью.

– Тем более глаза правителя.

– Тассельгорн, я не жалею ни о чем.

– Ни о чем? Впрочем, я не хотел печалить вас, Ойле.

Хозяин разлил по кубкам густое, цвета крови вино. Тассельгорн пригубил напиток, оценивая аромат.

– Отменно.

– Как ваши странствия, достопочтенный друг?

– Ступенька в лестнице жизни. Служа Империи, расточаю себя. Утомлен верблюдами, мухами и зловонием. Устал и сокрушен духом.

Имперец тонко улыбнулся, помолчал, давая возможность оценить шутку.

– Verus amicus amici nunquam obliviscitur – истинный друг никогда не забывает друга. Мы не виделись вечность. Я безумно рад встрече. После всех треволнений мудрый собеседник воистину приятен. Кстати, как ваша семья? Не хочу выступать в роли черного вестника, но здесь скоро будет небезопасно. Буду счастлив предложить им убежище в Церене, если вы окажете мне подобное доверие, в моем собственном доме. Ваш сын мог бы найти себе достойное место на службе у государя, ваша дочь – блистать среди благородных девиц…

– Так вы не знаете?

– Что именно?

– Моя семья погибла, барон. Сына объявили изменником и казнили – публично, на площади, жена умерла в тюрьме, а дочь… тоже умерла. Я не видел, как это произошло, позже мне сказали – покончила с собой. Правды я никогда не узнаю – может, оно и к лучшему. Меня правитель милостиво простил. За прежние заслуги…

Лунь недобро усмехнулся. Тассельгорн долго молчал, опустив ресницы.

– Простите, друг мой Ойле. Простите, я не знал. Я не смею произносить слова утешения – они для вас пусты.

– Оставьте, Тассельгорн. Спасибо, но оставьте это. Я не юнец, легко переходящий от отчаяния к надежде. Простите мне цинизм, но гибель супруги я бы пережил без особого труда, жена – только поле. В крайнем случае, можно возделать новое. Но смерть детей уже не забуду.

Тассельгорн резко отставил пустой кубок.

– Я не знал. Не знал ничего – иначе попытался бы помочь.

– Чем помочь? Ваши владения далеко отсюда, на западе.

– Как? Вы не поняли?! Ах да, откуда вы могли знать… Я не просто так путешествовал по востоку – обязывали дела. Император отрядил посольство к варварам и оказал доверие именно мне – ваш друг, представьте себе, возглавил это посольство. Я провел несколько месяцев в степи, увы, и вот теперь возвращаюсь домой.

– Любопытно. Это те самые варвары? Сарган?

– Они самые.

– Не решаюсь спрашивать о результатах. Впрочем, вы умны, барон, так что результат нетрудно угадать.

– На этот раз вы ошиблись, принцепс. Проще умиротворить бешеного волка или дикого жеребца, чем одержимого вождя дикарей. Впрочем, я не в отчаянии – у Церена есть силы встретить вонючих варваров так, как они того заслужили. Я был бы счастлив, если бы… В общем, вы не хотите покинуть этот город и присоединиться ко мне? Ваша доблесть могла бы служить иному государю – тому, который способен оценить ее по достоинству.

– Я не ослышался?

– Нет. Друг мой, уезжайте со мной! Вам нельзя оставаться. Лучших людей, знатнейших сановников – primis, ваш правитель казнит без вины и без меры. Кто будет сражаться с варварами, которые вот-вот окажутся под стенами? Эти ваши холопы, то есть рабы? Наемное войско князя? Безродные простолюдины – торговцы? Этот город обречен… Уезжайте со мной, Ойле.

Лунь отвернулся. Кот на лавке настороженно смотрел в пространство желтыми, прозрачными глазами. Молчание длилось несколько минут. Тассельгорн не торопил хозяина с ответом.

– Спасибо, Тассельгорн. Спасибо, и поверьте, я оценил ваше благородство. Но я не могу уйти. Меня держит то, что сильнее разума, достоинства, ценнее самой жизни – месть. Я хочу отомстить, ею живу, это последнее, что у меня осталось. Так немного… Но мне нужно это немногое.

– Как вы собираетесь мстить, мой наивный друг… Князя Хруста прекрасно охраняют – не сомневайтесь. Вам не добраться до глотки мерзавца. Послушайте – вы всегда были далеки сердцем от всего низменного, зато близки к ценностям Империи. Вы много путешествовали, видели не только оводецкий бурьян. Что вам делать здесь? Мстить этому ничтожеству, полуварвару, возомнившему себя истинным государем? Ваше место в западных землях, поверьте – там вы найдете себя и новый дом.

– Возможно. Но я хочу – должен отомстить. Иначе не смогу жить спокойно.

Тассельгорн опять чуть приспустил ресницы, скрывая азартный блеск глаз.

– Ладно. Вы, наверное, самоубийца, Ойле. Мстите, если так хочется, – иногда священное безумие мстителя сильнее обстоятельств. Audaces fortuna juvat[18]. Вы можете победить. Потом Империя примет вас. Однако… Как вы собираетесь устроить ваше дело?

– Пока не знаю.

– Кстати, вы не слышали истории о том, как наши церенские простолюдины тушат лесные пожары?

– Не приходилось.

– Так вот, для того, чтобы потушить пожар, который уже не погасить ничем иным, следует создать еще один пожар – и направить его навстречу первому.

– И что?

– Ничего. Оба пожара – оп! – и исчезнут.