Левые эсеры и большевики не решились разогнать съезд сторонников Учредительного собрания, но 11 декабря его депутатов перестали кормить хлебным пайком, пропускать в общежитие и т. д. (указ. соч., с. 219). «Рабоче-крестьянская» власть показала, что она терпеть сторонников Учредительного собрания не будет, ибо они не ко двору.

III Всероссийский съезд Советов крестьянских депутатов, стоящих на защите Учредительного собрания, состоялся 10–18 января 1918 года в Петрограде. К открытию приехало двести депутатов с мест и из армии при кворуме 790. До 14 января прибыло более трехсот, в основном правые эсеры. 5 января часть делегатов съезда участвовала в демонстрации в поддержку Учредительного собрания. На одной из улиц колонну встретили красногвардейцы, которые открыли по безоружным огонь. Колонна полегла. Стали стрелять по лежащим (указ. соч., с. 221).

10 января в здание еще не открывшегося съезда вошел отряд матросов и красногвардейцев — и съезд закрыл. Депутатов выгнали на улицу. Съезд перешел на нелегальное положение (указ. соч., с. 222–223).

В декларации, отправленной III нелегальным съездом Советов 14 января на III съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, отмечалось, что Совнарком украл свободу убеждений, демонстраций и печати, добытые Февральской революцией: «Мы боролись с царским самодержавием и насилием и с не меньшей энергией будем бороться с новыми самодержцами и насильниками» (указ. соч., с. 225). В этой же декларации высказывалось и пожелание о необходимости созыва нового Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, стоящих на защите Учредительного собрания, в таком месте, где ему не грозил бы разгон (указ. соч., с. 225). Но новый съезд созван не был. Не получая помощи низов, под ударами левых эсеров и большевиков институт съездов Советов крестьянских депутатов, стоящих на защите Учредительного собрания, прекратил свое существование. Провалилась и попытка превращения крестьянства в политически и экономически полноправный класс (указ. соч., с. 225, 229–230).

Так потерпели провал попытки представителей рабочих и крестьян легально создать альтернативные большевикам политические институты, стоящие на позициях защиты Учредительного собрания как единственного общепризнанного органа государственной власти. Жесткая неуступчивость узурпаторов власти легко объяснима. Даже проведение новых выборов в Учредительное собрание не сулило им победы — кровавый беспредел с первых дней переворота, учиненный ими по всей России, запрет свободной торговли, свободы слова, собраний, демонстраций, бессудные аресты и расстрелы, поощрение грабежей и прочей вольницы пьяных солдат и матросов от имени «рабоче-крестьянской» власти не обещали благорасположения большинства населения в пользу политической шпаны. Да и не для того эта шпана брала власть, чтобы ею с кем-то делиться.

Большевистский переворот вызвал активное сопротивление не только со стороны рабочих и крестьян, но и российской интеллигенции. 2 декабря 1917 года объявили всероссийскую забастовку учителя (Федюкин С. А. Великий Октябрь и интеллигенция. М.: Наука, 1972. С. 42–43). Учителя Казани выступили против переворота (указ. соч., с. 175). Учителя бастовали дольше всех — до конца 1918 года.

Студенчество в основе также враждебно встретило переворот и революцию в целом (указ. соч., с. 44).

Пироговское общество возглавило саботаж медиков: «С “народными комиссарами” нам не по пути» (указ. соч., с. 191).

Радикально изменилось отношение некоторых поэтов к рабочим, многие из них, поддавшись угару большевистской пропаганды, стали участвовать в массовых притеснениях культурных и зажиточных слоев города, в различного рода облавах, обысках, арестах, проявляя при этом физическое насилие, хамство и прочие атрибуты хулиганства. Другие, как Бальмонт, в 1905 году пели гимны рабочим, а в 1918 проклинали его (указ. соч., с. 205).

Еще более резко выразила свое негодование народным массам, демонстрирующим свою симпатию новым властям, З. Гиппиус, которая еще в марте 1917 года воспевала красные знамена, а после Октября:

Какому дьяволу, какому псу в угоду, Каким кошмарным обуянный сном, Народ, безмолвствуя, убил свою свободу, И даже не убил — засек кнутом! Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой, Смеются кулики, разинув рты…И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, Народ, не уважающий святынь.

Ленин испытывал к интеллигенции чрезвычайное недоверие. Так, он советовал руководителям комсомола при приеме в члены его строго соблюдать классовый подход: «Насчет интеллигенции поосторожней», наставлял он (из воспоминаний А. Безыменского, пролетарского поэта, разговор которого с Лениным имел место летом 1918 года. — В сб.: «Ленин и молодежь». М.: Партийное изд-во, 1933. С. 47).

Мотивы такой классовой подозрительности Ленина к «гнилой» интеллигенции вполне объяснимы: образованная публика легко ориентировалась в сути ленинской демагогии, и пополнять ею ряды партийной молодежи было политически нецелесообразно. Ленину нужны были не критики его утопий, а слепые исполнители их. На таких началах интеллигенции с новой властью было не по пути.

Таким образом, сформировался широкий антибольшевистский фронт рабочих, крестьян и интеллигенции, который из длительных, разносторонних и мучительных контактов с большевиками пришел к однозначному выводу: новая власть любые компромиссы с широкой российской общественностью отметает с порога, паразитируя на невежестве народных масс, поправ все политические свободы, и одержима единственной целью: методами разнузданной демагогии и массового террора упрочить свою власть и запугать народ, загнав его в социалистическое рабство. Для всей России, не смирившейся с произволом политических разбойников, оставался один путь — путь вооруженной борьбы с похитителями свободы.

Знамя открытой вооруженной борьбы с большевиками подняли эсеры, образовавшие 8 июня 1918 года после захвата чехами Самары правительство Комуч из представителей различных партий — эсеров, кадетов, энэсов, меньшевиков. Поначалу кадеты, энэсы и меньшевики трусили входить в правительство, выжидая, как будут складываться обстоятельства. Но когда выяснилось, что чехи остаются в Самаре, — вступили в правительство наряду с представителями торгово-промышленного сектора (Россия антибольшевистская… С. 37–38). В области внешней политики Комуч провозгласил непопулярный среди народа курс на верность союзникам, отвергал сепаратный мир, не признал Брестский договор (указ. соч., с. 41–42). В области внутренней объявлены политические свободы, денационализация банков, предприятий, свобода частной торговли, но политики не смогли четко определиться по вопросам земельному (сравни с большевиками: «Земля — крестьянам!») и национальному (у большевиков четко: «свобода самоопределения») (указ. соч., с. 31, 33–35). Политически рыхлое коалиционное правительство несвободно было от межпартийных интриг, вместо мобилизации общих усилий на борьбу с большевиками трата бесценного времени на улаживание бесконечных споров о подчиненности, преодоление межведомственных барьеров и прочей бюрократической мешанины. Лидеры самарского правительства целое лето произносили бесчисленные речи о воссоединении России, возрождении государственности, но проводили политику, не нашедшую поддержки среди широких народных масс, буржуазно-помещичьих кругов, офицерства. Правительству не хватало военных спецов, твердой руки на подведомственной территории, общепризнанного лидера. Социалистические вожди из эсеров, меньшевиков и кадетов среди казаков популярностью не пользовались, еще свежи были воспоминания о бездарной