— Вы делали операцию под местным наркозом? — резко выговорил Гапоненков.

— Под общим.

Гапоненков прошел туда-сюда по кабинету доктора Русского, потом резко повернулся на каблуках и, остановившись прямо перед озадаченным хирургом, четко произнес:

— Переведите его в операционную.

— Но зачем… — начал было тот, но Гапоненков довольно бесцеремонно перебил его восклицанием:

— Я поставлю возле него своего человека, чтобы в случае чего не нужно было далеко ходить.

— В случае чего именно?

— Вы знаете, кто его брат?

— Нет.

— Вот и продолжайте пребывать в своем счастливом незнании. А я все-таки должен предусмотреть все варианты.., уж больно он опасен.

— Но…

— Я сказал! — в бешенстве крикнул Гапоненков. Ноздри его побелели, тонкие пальцы рук несколько раз рваным, нервным движением согнулись и разогнулись и яростно вспыхнули глубоко посаженные выразительные глаза.

Вероятно, доктор Русский еще ни разу не видел его в таком взвинченном состоянии, потому что изумленно поднял брови и пробормотал себе под нос скороговоркой, словно боясь, что окрик Гапоненкова опять перебьет его на середине фразы:

— В конце концов, это ваше дело, Алексей Алексеевич, что скажут родственники этого молодого человека.., мое дело только исполнить мой врачебный долг…

Шеф «Сапфо» скривился, словно раскусил клопа, и потом медленно выговорил:

— Я все-таки надеюсь, что у этого молодого человека с некоторых пор не осталось родственников. Вам все ясно, Иван Израилевич?

* * *

— Алексей, я хотела поговорить с тобой. — Наташа вошла в кабинет так внезапно, словно ей только что развязали глаза и она увидела, где находится, и поняла, с какими целями ее сюда привезли.

— Зачем?

— Вы не могли бы выйти, доктор? — Глаза девушки остановились на Иване Израилевиче с таким странным требовательным выражением, что он неловко, как-то бочком, выкатился за дверь, бормоча, до чего же распустилась местная молодежь — выставляют из собственного рабочего кабинета, да еще среди ночи.

— Наташа, что с тобой? — спросил Гапоненков, пристально глядя в ее лицо с твердо сжатыми губами. — Что-то случилось?

— — Случилось, Алеша, — просто сказала она. — Я перестала тебе верить. Я надеялась, что все это не правда, что та пленка, которую дал мне послушать Свиридов.., не Илья, а Влад, которому ты заказывал убить Лукинского.., я хотела думать, что это какой-то обман, фикция, недоразумение.

— Какая еще пленка? — быстро спросил он.

— Та самая, на которой записан твой телефонный разговор с этим Панитаиди, когда ты обещал ему продать меня, а предварительно сделать хитрую операцию.., которая потом дает злокачественную реакцию. За сколько ты меня продал, Алеша? За сто тысяч долларов? Или, может, за двести?

Гапоненков посмотрел на нее неопределенным, туманным взглядом и чуть пошатнулся, как от легкого тычка в грудь.

— Я старалась как-то убедить себя, что Свиридов ввел меня в заблуждение.., что такого не может быть.., что такого просто не бывает. Я даже принимала кокаин. Я поверила.., но все рухнуло, когда я поняла, куда ты меня привез.

Гапоненков покачал головой и выговорил с болезненным полуистерическим смешком:

— А еще говорят, что на свете перевелась настоящая любовь. Почему же ты так меня любишь, если я такое чудовище? Ведь я вижу по твоим глазам.., любишь.

— Я ненавижу себя за то, что никак не могу оторваться от тебя, — пробормотала она. — Я пыталась полюбить Володю Свиридова.., он несравненно лучше тебя, мне даже показалось, что я смогла сделать это… что в моем сердце что-то шевельнулось и перевернулось.., и ты перестал существовать для меня. Господи.., ведь ты начал осуществлять свой жуткий план уже тогда… когда притворялся пьяным в ресторане.

Даже Свиридов не понял, что ты играешь… выслеживаешь, что ты трезв, как богемское стекло. А я уже тогда понимала, что эти игры кончатся смертью.

— Ты не в себе, — с сожалением проговорил он, — но слишком поздно.., слишком поздно. А ведь я действительно хотел быть с тобой.

Она приблизилась к нему вплотную и положила ладонь на рукав его пиджака.

— Откажись от своего безумия, Алеша.

Сейчас, здесь. Еще не поздно. Тогда я еще смогу спасти тебя от неминуемого…

Она посмотрела на него тоскливо и жадно, как-то беспомощно, по-детски скривив уголок рта.

— Ты — меня? — Гапоненков попытался было усмехнуться, но из горла вырвался только какой-то сухой клекот. — От чего… вернее, от кого?

— Все подстроено, — коротко выдохнув, сказала Наташа, — тебя ведут от самого «Менестреля». Каждое слово, которое ты сказал мне или Лукинскому, слышал Свиридов. Он слышит нас и сейчас. Я прикрепила тебе на одежду «жучок». Вон он.

Лицо владельца «Сапфо» прояснилось.

Он взглянул на Наташу с какой-то смесью презрения и жалости, брезгливо смахнул с пиджака подслушивающее устройство и раздавил его ногой, как вредоносное насекомое, а потом проговорил громко и решительно, словно переходя какой-то Рубикон себе в самом:

— Нет, он уже нас не слышит. Но я подозревал что-то подобное. Впрочем, господин Свиридов больше не послужит манекеном для твоих любовных потуг. Мне звонил Келлер, он сообщил, что Свиридов обезврежен.

— Это как — обезврежен? — запнувшись на середине фразы, спросила она.

— Мертв.

Она отступила к двери и рассмеялась будоражаще высоким безумным смехом. Потом так же неожиданно оборвала его и тихо произнесла:

— Ты будешь гореть в аду, Алеша.

* * *

— Ты будешь гореть в аду, — сквозь зубы повторил Свиридов и повернул руль направо — туда, где белел фасад лучшей в городе хирургической клиники «Гален».

— Вот их тачки! — возбужденно проговорил отец Велимир, который уже снял с себя рясу, обнаружив под нею черные брюки и черную же плотную джинсовую рубашку и став соответственно просто Афанасием Фокиным. Потому что с утратой церковного одеяния с него слетали всякие признаки той и без того крайне скудной святости, что с грехом пополам — в буквальном смысле этого выражения — наличествовала в нем, скажем, при служении литургии в храме.

— Ничего, еще не поздно, — процедил Влад.

— Микрофон отключился, — сказал Фокин. — В чем дело?

— Наверно, они сняли с Наташки одежду, и с микрофоном что-нибудь случилось, отцепился или расконтачился. А второй, уже на одежде Гапоненкова, она сама ему показала, — бесстрастно сказал Влад, — готовят ее к операции.

— Или трахают, — проворчал Фокин, выскакивая из машины.