Джейн Эндрюс, подумал Вексфорд. Она вполне могла быть доверенным лицом. Однако сейчас они в ссоре, Джейн в дом не пускают, неизвестно, правда, почему. Может, поводом стало то, что она все узнала, а Девениш этого не потерпел? Или же Фэй, как часто бывает, открыв подруге столь тяжелую и болезненную правду, не могла больше видеть ее?

Листая «Книгу мучеников», Сильвия нашла нужную страницу, скривилась и передернулась:

— Боже, ей сделали нечто вроде двойной мастэктомии, отрезали обе груди. Лучше бы я этого не читала!

— Это дела давно минувших лет, — мягко произнес Вексфорд. — Может быть, и выдумки.

— Но ведь пришло же такое кому-то в голову? И наверняка было, иначе откуда взялось здесь — в книге.

— Насилие и жестокость были в мире всегда. И после твоего рассказа о Девенишах одним злом, может, вскоре станет меньше. Подумай об этом вместо Святой Агаты.

После ухода Сильвии он понял, что она также навела на мысль, почему похитили Санчию, как это произошло, до какой степени отчаяния довели человека, что оказалась нужна столь мучительная, но необходимая жертва. Словно перед глазами развернулась вся панорама причин и следствий нескончаемой жестокости. Он осознал всю парадоксальность сложившейся ситуации, когда жертву объявили виновной, а беспощадного злодея — безвинным. И что теперь с этим всем делать?

С прошлой недели весь двор полицейского участка сверкал букетами цветов. Люди, никогда не знавшие Теда Хеннесси, даже те, кто представлял работу отдела сыскной полиции лишь по сериалам, и даже те, кто терпеть не мог полицейских, несли цветы, оставляя их в скользких прозрачных обертках под проливным дождем или, как сейчас, под палящим солнцем. На многих карточках, приколотых к букетам, узнавались имена жителей квартала Мюриэль Кэмпден.

Вексфорд, вернувшийся с похорон Хеннесси, уже не в первый раз удивлялся такой традиции — класть цветы прямо в упаковке. Как она возникла? Возможно, после того, как стали возлагать букеты на место чьей-то трагической гибели или несчастного случая. Лет десять назад? Вряд ли больше. И несли их, как правило, люди, которые почти или совершенно не знали покойного. Общество словно стало более отзывчивым, что он только приветствовал, однако то и дело задавался вопросом, почему никто не додумался снимать с букетов обертку, чтобы все эти розы и гвоздики было нормально видно.

Он не участвовал в прощальной церемонии, просто смотрел. Нести гроб он не мог, из-за возраста и веса врач строго запретил носить тяжести, поэтому лишь наблюдал, как Бёрден, Вайн, Дональдсон и Кокс положили на плечи гроб с телом Хеннесси и понесли его от мрачного катафалка к приделу церкви Святого Петра. Гроб украшал венок от полицейского управления Мид-Суссекса, огромный безвкусный сноп дельфиниумов, газаний и стефанотисов, лично выбранный заместителем начальника полиции, в то время как в головах покоились скромная ветка жасмина, положенная Лорой Хеннесси, и две жалкие розы от детей.

Выступить с речью предоставили все тому же Саутби. Он произнес ряд дежурных фраз о доблестных полицейских, исключительной преданности долгу и о том, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».[30]Но бедолага Тед Хеннесси ни за кого свою душу не положил, а просто оказался в неподходящем месте в неподходящее время.

Похороны расстроили Вексфорда, и не только по вполне объяснимым причинам, а еще потому, что они пробуждали в людях лицемерие и фальшивое благочестие. От одного вида коленопреклоненного Саутби, сложившего руки в набожном жесте и шепчущего слова молитвы, которые тот едва ли читал со времен начальной школы, подскочило давление. Остальные по желанию могли вернуться в дом Лоры и отведать херес и кекс. Он не желал, и был уверен, что и Бёрден не захочет.

Всюду были журналисты с камерами и фотоаппаратами. Когда он спускался по лестнице церкви Святого Петра, его ослепило вспышкой, и в глазах потемнело. Вексфорд потер их и замер, охваченный внезапной паникой, как всегда, когда нам угрожает слепота, реальная или мнимая.

Бёрден тронул его за руку.

— Все нормально?

— Думаю, да. Тебе никогда не снилось, будто у тебя что-то с глазами? Словно ты уже ослеп или вот-вот ослепнешь, если быстро что-то не предпримешь?

— Такое всем снится, — сказал Бёрден к его удивлению. — По крайне мере, всем, с кем я общался.

— Вот как? Знаешь, меня это утешает.

На Хай-стрит собралась толпа. Как Вексфорд недовольно заметил, «бог знает, что они тут надеются увидеть», но, вероятно, это из той же оперы, что и букеты в целлофановой пленке, — так они чувствуют себя причастными к этой драме, этой человеческой трагедии.

— «Смерть каждого человека умаляет и меня»,[31]поэтому они здесь?

— Чересчур напыщенно, нет? — сказал Бёрден. — По-моему, они просто хотят, чтобы их показали по телевизору.

В участок они отправились пешком, рассматривая по пути прохожих так, словно они не кингсмаркэмские, а марсианские полицейские. Вексфорд молча думал о Фэй Девениш. Надо бы с ней увидеться, но не сейчас. Он ощутил странное нежелание снова с ней встречаться, и спросил себя, все ли притесненные женщины действуют на людей подобным образом. Они не нужны, их избегают, они становятся отщепенцами. К этим пассивным существам начинают относиться в конце концов, как к ведьмам. Эти жуткие мысли оставались в голове всего несколько секунд, после чего он их изгнал. Он уклоняется от встречи с ней потому, что сначала надо встретиться с другим человеком.

— Поднимемся ко мне. — Вексфорд с Бёрденом пробирались через море цветов. — Хочу рассказать тебе одну историю. Интересно, что ты ответишь. — Под целлофановым покровом вяли розы, фуксии и циннии, лепестки скручивались, темнели с краев, запахи странным образом менялись. — «Чертополох нам слаще и милей растленных роз, отравленных лилией».[32]

— Не вижу тут никаких лилий, — ответил прозаичный Бёрден. — Но понимаю, о чем ты.

— Удивительно, но многие хотят усыновить ребенка, верно? — спросил его Вексфорд уже в своем кабинете. — Для некоторых это желание становится наваждением. И ради этого добропорядочные люди, прежде всего, женщины, могут забыть принципы, нормы и нарушить закон.

— Например, поехать в Румынию, привезти оттуда сироту, подделать паспорт и свидетельство о рождении?

— Именно. Ты помнишь миссис Луизу Шарп?

— Нет, а должен?

— Майк, ради бога, всего два дня прошло. Сестра Джейн Эндрюс.

— Ах, ну да. И что же? Как это связано с тем, что ты мне хочешь рассказать?

— Погоди минуту. Ты удивишься, узнав, что у миссис Шарп есть судимость?