попал в бурю и потерпел крушение. Его тело так и не нашли, но считается, что он погиб.

— Нет, он не погиб. Он чудом выжил во время крушения, долгое время провел в диких местах, но смог выбраться и однажды вернулся в Габен. Отойдя от потрясения и восстановив силы, он продолжил свое обучение, чтобы стать аптекарем. Я обучал его.

— Прямо как меня?

— Верно.

— Но зачем вы мне все это рассказываете? — недоуменно спросил Джеймс. — Почему вдруг вспомнили про кузена Лаймона?

— Его история очень похожа на вашу.

— Я, конечно, очень рад, Лемюэль, но вообще-то мне нужно с вами поговорить. Зачем вы меня усыпили? Вы что-то подмешали мне в чай?

— Видимо, это традиция Лемони — подмешивать снотворное в чай родственникам, — многозначительно сказал Лемюэль, и Джеймс потупился — видимо, он имел в виду случай с мадам Клопп. — В любом случае хорошо, что вы проснулись, Джеймс. Я уже собирался вас будить. Нужно открывать аптеку — нельзя заставлять посетителей ждать.

— Лемюэль, о чем вы говорите?! Какие еще посетители?! Вы собрались… — он понизил голос: — вы хотите умереть.

— О, не драматизируйте, кузен, — ответил Лемюэль. — Я не хочу умирать. Мне придется, и только. Все рано или поздно умирают — мое время пришло.

Он сказал это так буднично, едва ли не равнодушно, что Джеймс по-настоящему разозлился, но Лемюэль предвосхитил уже готовую вырваться гневную тираду:

— Я знаю, что вас мучают вопросы, и я все вам расскажу. Но не сейчас. После закрытия аптеки. Вам предстоит важный день, кузен. Мы устроим вам проверку — сегодня именно вы встанете за стойку. Поглядим, готовы вы, или нет.

Джеймс опешил.

— Вы спятили! Я не готов!

— Если вы внимательно меня слушали, то готовы, — убежденно сказал Лемюэль. — Вы ведь все еще хотите стать аптекарем в «Полезных Ядах Лемони» в Раббероте? Если мне не изменяет память, именно за этим вы и приехали сюда, а дядюшке Людвигу нужен надежный помощник — он слишком стар и уже не справляется…

Джеймс ничего не понимал.

— О чем вы говорите, Лемюэль? Дядюшка Людвиг ведь умер.

Лемюэль поглядел на него так, будто не узнавал. Кажется, он сейчас был мыслями где-то далеко. Покивав своим мыслям, кузен сказал:

— Не трусьте, Джеймс. Это всего лишь работа за стойкой. Посетители не кусаются. Если, конечно, не брать в расчет миссис Пурвинкль. И мистера Клауха. И близнецов Доулзов с улицы Пчел. И младенца четы Брексли…

Лемюэль развернулся и направился в сторону лестницы, продолжая перечислять кусающихся посетителей:

— И мисс Пикок. И мистера Бреннерли. И Уолтера, племянника мадам Сноркли. И старого ветерана Враньего полка Гарбишема, хотя у него почти не осталось зубов. И миссис Лепшер. И…

Он скрылся на лестнице.

Джеймс глядел ему вслед, не представляя, что предпринять. С пылью, которая должна была подняться от того количества пыльных мешков, которыми его прихлопнули, не справился бы даже пневмоуборщик Хелен Лемони.

Джеймс возмущенно глянул на портрет кузена Лаймона.

— Этот безжалостный человек над вами тоже измывался? Или это он на меня за что-то взъелся?

Лаймон Лемони многозначительно промолчал.

***

— Аптекарь не на месте! — воскликнула дама в годах, вытерев губы платком. — Что за времена! Этот город обречен!

Джеймс вздохнул.

— Мадам, но я ведь выдал вам ваши лекарства.

— Это ничего не меняет! Я привыкла к мистеру Лемони — где он?

«Готовится к собственной скоропостижной кончине», — подумал Джеймс, но вместо этого сказал:

— У него возникли неотложные дела. К тому же я ведь тоже мистер Лемони.

— Вы — не настоящий мистер Лемони! Вы даже не сказали: «Добро пожаловать в “Горькую Пилюлю”, чем могу быть полезен?»!

Джеймс и правда не озвучил традиционное приветствие — забыл. И неудивительно, учитывая, сколько на него свалилось работы. Стоя за стойкой, он переживал свои худшие мгновения. Уж лучше, считал Джеймс, снова спуститься в клоаку или выйти в туманный шквал! Он даже с легкой ностальгией вспоминал сжимающие его горло пальцы Хорошего сына — даже тогда все казалось не настолько беспросветно.

Вот она, настоящая работа аптекаря! Лемюэль будто вытолкнул его на цирковой манеж с табличкой «Мясо» на шее, отдав на растерзание голодным львам. Одно дело помогать кузену, бегать по различным поручениям, и совсем другое — в одиночку управляться с тем, с чем, по словам Лемюэля, справится и ребенок. Что ж, ребенок, может, и справился бы, но он, Джеймс, делал аптекарскую работу из рук вон плохо.

Он не знал, который час — не было времени даже оглянуться и взглянуть на часы. Посетители сменялись посетителями, раздражение сменялось новым раздражением, а еще ворчанием и упреками.

В воздухе за стойкой висело густое облако мелованной пыли. Голова шла кругом и едва ли не дымилась. Джеймс весь взмок, лицо и руки были перепачканы уже упомянутым мелом, фартук покрывали мерзкие стекающие пятна — он то и дело что-то на себя неловко проливал. С всклокоченными волосами, красный и запыхавшийся, Джеймс метался от стойки к шкафам. Под ногами хрустели разбитые склянки — выражение «все валится из рук» сейчас образным не являлось.

Последовательность действий, которые Джеймс должен был выполнять, оказалась простой только на словах:

Узнать, что посетителю нужно;Найти лекарство;Завернуть;Проверить по книге цен стоимость;Пробить стоимость и код лекарства на кассовом аппарате;Принять оплату и выдать сдачу (если потребуется). Нанизать кассовый счет на шило. Занести проданное лекарство в книгу учета.

Затруднения начинались уже на втором пункте. И ладно, когда дело касалось простых пилюль от головной боли, сиропа от кашля или снотворного, но что-то хоть чуточку более серьезное приходилось искать, как закопанный клад, не имея ни карты, ни указаний, где этот клад может быть. Джеймс принимался выдвигать ящички и открывать дверцы шкафов и искать на полках, но этих ящичков, дверец и полок здесь было, казалось, бессчетное количество.

Наблюдая за его нелепыми поисками, посетители сопели, фыркали и велели ему поторапливаться. В итоге чаще всего их ждал ответ: «Простите, кажется, ваше лекарство закончилось», когда Джеймс понимал, что попросту не найдет те или другие пилюли, притирки, линименты или пинетки. И тогда разгневанный посетитель, не преминув отвесить парочку ругательств, уходил.

Но даже когда Джеймс находил, легче не становилось. Мало кто из посетителей знал, сколько лекарства им требуется, — приходилось действовать наугад.

Особое «удовольствие» было отмерять и разделять. Как управляться с весами, Джеймс так и не понял — взвешивать на них что-либо казалось ему настоящим таинством, и вытаскивать крошечные гирьки-разновесы из подставки он даже не стал. Вместо весов Джеймс пользовался ложечками и мерными наперстками. А