Некоторое время они молчали. Вася греб.

Уже было темно. Светились первые звезды. И где-то впереди залаяли собаки. Вася перестал грести. С весел звучно падали капли. Лодку разворачивало течением, кружило… Собачий лай вроде бы смолк.

— Деревня, что ли…

Вася снова взялся за весла. Вскоре они почувствовали запах дыма. А потом в ночи мелькнул огонек, другой. Они приближались к деревне.

— Может, высадиться на другой берег и пехом обойти? — вслух рассуждал Вася. — Да все это тащить…

И они поплыли дальше. Вася старался держаться противоположного берега. А собаки все равно их учуяли и подняли лай. Вася налегал на весла, чтобы быстрее миновать деревню. Послышались голоса. Музыка. И вскоре они увидели костер на берегу, уже на окраине деревни. Вася перестал грести, приказал Вале нагнуться и сам пригнулся, вперяя взгляд в языки огня, искры и пятна лиц. Голоса людей были задорными, женские — визгливые. Раздавались взрывы смеха.

— Ну… пронеси нас… пронеси… — шептал Вася. — Мимо… мимо…

И в это время раздался женский голос: «Глядите! Глядите! Чегой-то там? Вон! Вон!.. Бык плывет!..»

Но внезапно начали рваться петарды, и все потонуло в восторженном реве и свисте. Все глядели вверх, а быстрое весеннее течение сносило лодку вниз, вниз — и уже ее скрывали кусты на берегу правее табора. Момент был упущен, а то при свете фейерверка гуляющие как раз и увидели бы лодку. Ну и что такого? Да как что? У Эдика с Борисом Юрьевичем есть уши. Как и у Обло-Лайи. А может, и они здесь сидели, Эдик с Борисом Юрьевичем?

Фейерверк закончился. По реке побежал луч то ли сильного фонаря, то ли автомобильных фар, но Вася уже изо всех сил греб прямо к их берегу, под прикрытие кустов. И луч уже не достал лодку, шарил по противоположному берегу, выхватывая кусты, взгорки, одинокие деревья.

Вася подгреб к самым кустам и затаился. Пару раз свет прошил и кусты, но никто ничего не заметил. Валя так и сидела, согнувшись. Вася переводил дыхание…

— Ладно, хоп, пошли дальше, — проговорил он, берясь за весла.

И звуки деревни удалялись. Только над костром в воздухе сияло небольшое зарево. А вскоре пропало и оно.

— Вальчонок, все, расслабься.

Валя разогнулась и опустила одну руку в воду, потом другую.

— Вспотела со страху? — спросил Вася.

— Да Бернард обоссался, — ответила Валя. — Как ударили эти ракетами, так он и напустил мне.

Вася засмеялся.

— Это в вашу честь, сэр, фейерверк-то.

Придурок.

Звезды заполонили все небо, отражаясь и в реке. И лодка шла, колебля серебряные блюдца, дрожащие лилии.

— Крласота-а, — проговорил Вася. — Только вот рука… не очень-то… Не помогло твое средство.

— Отец Григорий говорил то же самое.

— В смысле?

— Про красоту. Не за страх надо любить, а за красоту.

— Кого?

— Того.

— А-а… Этого…

Всплескивалась вода… Вдруг что-то обрушилось с правого берега. Вася замер, вглядываясь. Валя тоже обернулась. По реке кто-то плыл, шумно фыркая.

— Ой, Фасечка, — прошептала Валя.

Но разглядеть ничего было нельзя. Лодку влекло течение… И Вася увидел что-то темное в воде. Темное и живое. Лодку даже легко закачали волны, идущие от этого большого пятна в воде. Фырканье стало слышнее.

И живое пятно снова растворилось в темноте. Лодку сносило дальше.

— Наверное, лось, — проговорил Вася и вдруг просмеялся. — Или вон собратик нашего Бернарда.

— Чиво, Фасечка?

— Да мне однажды приснился кролик величиной с пантеру.

— Стра-а-шно, Фасечка, чегой-то…

— Ну тихонько пой. Ученые говорят, пение подавляет страх. Петь и бояться невозможно. Пой, Вальчонок.

Валя еще некоторое время молчала, потом тихонько начала напевать про инока, который шел и плакал, а ему повстречался… некто могущественный и спросил, чего он плачет горько, а тот отвечает, что утерял ключ церковный в синем море: море расступилось, ключ нашелся; потом он шел и плакал об утерянной книге, но и книгу золотую ему новую написали; а он снова плакал о том, что одолевают его худые помыслы. И тогда такой ему был дан совет: «Ты не плачь-ко-се, не плачь, ты ведь инок, / Не рыдай ты, не рыдай, да молодыя! / Ты поди-тко-се же, в лес уйди подальше, / Ты сострой себе келею под елью; / Еще станут к тебе ангели летати, / Еще станут тебя пропитати; / Залетают к тебе птицы-то райские, / Запоют-то тебе песни-то царские, — / Отвалятся от тебя худые мысли, / Отойдут от тебя все ведь дьяволе».

Валя причмокнула, смолкла.

— Ну и что он? — спросил Вася.

Валя вздохнула и снова запела:

— Да пошел тогды ино-о-к, в лес уше-о-л подальше, / Он сострои-и-л себе келею-то под елью-у-у; / Залетали к нему птицы-ти райские, / Как запели ему песни-ти царские-э-э, — / Отошли от него худые мысли, / Отошли от него тогда дьяволе.

— Ловко! — одобрил Вася. — Только и остается, что залезть в самую глухомань и жить там в хибаре. Только насчет того, что ангелы или там птицы будут хлеб с молоком носить там, колбасу, огурцы, вермишель или хотя бы бомжовку вьетнамскую, — это, хых, хы-хы-хы-хы…

— А давай, Фасечка, и попробуем, — сказала Валя.

— Да мы и так уже, можно сказать, в эксперименте.

— Чиво?

— Ну, пытаем судьбу. Или она нас пытает… Но кто-то нас точно пытает. Гоняет. Обло-Лаяй, конечно, кто ж еще. Но кто, спрашивается, меня за язык дергал… Писать против Облы? Вот это мне и самому непонятно… хых… Жил бы себе тихонько офисным планктоном, ездил в Турцию. Фотки потом выкладывал бы… Купил бы самую крутую камеру «Фуджи». Что мне Обло-Лаяй и попы?.. Нет же. Вот и на, дерьмо, зараза…

Валя попросилась на берег. Пришлось причаливать. Она вылезла и отошла в сторонку. Вася тоже хотел выйти и размять ноги, спину, но медлил… Валя громко пукнула. Вася тихо просмеялся и все-таки выбрался на землю, начал похаживать. Бернард один остался в лодке.

И мог бы уплыть. Дерзко у-уплыть, и все.

Валя появилась из темноты, присев на корточки, стала полоскать руки. Вася отошел подальше и помочился, глядя на звезды. Вернувшись, он сказал, что как-то видел сон про лифт, превратившийся в ракету. Дело было так: вошел в лифт в обычном доме, двери захлопнулись, он смотрит, а кнопок-то нет. Чисто на панели. Ни одной кнопки. Но лифт поехал — вверх. Вверх и вверх. И так долго он ехал вверх, что ясно уже стало: лифт должен лететь над крышей того дома. И еще выше. Как ракета. Жаль только, что никаких иллюминаторов там не было. И так он ничего и не увидел больше…

— Не знаю, есть ли еще на свете миры, — говорил Вася, забираясь в лодку. — Может и есть. И вот интересно, там тоже Обло-Лаяй резвится? Или по-другому устроено? И нет никакого государства. Вообще. И не было. Ни границ, ни ракет, ни министерств, ни партий, ни попов. Планета Анархии. И женщин, между прочим, никто не угнетает. Все ходят голые.