— Хоп! — сказал вдруг и отсоединил фрагмент «ножки», который оказался срезанным наискось и пустым внутри, будто бамбук. Даже после демонтажа вся конструкция не выказывала склонности к тому, чтобы свалиться, — вес, вероятно, распределился на другие опорные точки.

Внутри деревянной емкости находились туго скрученные рулоны бумаги, похожей на чертежную кальку и слегка на рисовую бумагу.

Часть ее была чистой, просто оставленной для записей. Может, были у нее какие-то особенности, а может, здесь, в нижних районах, сложно ее купить. Но несколько листков было покрыто бисерным, четким почерком и — совершенно не известными Драккайнену буквами. Также он нашел рисунок, путаницу тонких, словно волосы, линий, в которых он увидел часть крепости с высоты птичьего полета, испещренную маковыми зернышками пояснений, сделанных теми самыми значками, состоящими из полумесяцев, кругов и крючков. А еще несколько вполне профессиональных набросков, представлявших портовые укрепления вместе со схемами механизмов, поднимающих цепь, что закрывала вход в порт, и каких-то ощетинившихся шипами конструкций.

Он разложил бумаги на столе в том порядке, в каком они находились в рулоне, после чего прижал их разными предметами, чтобы не сворачивались.

Еще раз заглянул внутрь емкости, нахмурился, тряхнул ее, потом перевернул и стукнул о стол. Изнутри выпал золотистый кружок размером примерно с подставку под кружку. Был плоским, вырезанным из чего-то похожего на латунь, состоял из трех концентрических кругов, одного в другом, покрытых мелкими знаками таинственного алфавита.

— Золото? — заинтересовался Грюнальди, бросив скептический взгляд поверх разложенных на столе свитков.

— Это лучше, чем золото, — ухмыльнулся Вуко, крутя свою находку в руках и вращая кольца. — Это шифровальный инструмент. — Глянул на их лица и вздохнул. — Позволяет написать сообщение на тайном языке, которого не прочтет никто, кроме того, у кого есть нечто такое вот и кто умеет его использовать.

— А зачем? Кто умеет читать чужеземные знаки? Даже наши не всякий знает.

— Есть такие, кто знает. А он хочет быть уверенным, что то, что написал, доберется только до того, до кого нужно, — ответил Драккайнен, не чувствуя сил пояснять все сложности работы разведки.

Положил шифровальный ключ на стол и накрыл его одним из чистых листков бумаги, а потом вынул палочку сухой туши и принялся осторожными движениями втирать краситель в бумагу, передвигая палочку.

— А теперь что делаешь?

— Теперь делаю копию. На бумаге будет точный отпечаток, а как вернемся, то сделаем себе точно такой же круг. Таким образом, если перехватим его письма, то сумеем их прочесть.

— А зачем, если скоро его возьмем?

— Потому что мы прочитаем их и пошлем дальше, туда, куда они должны были попасть, дурачок, — пояснил Грюнальди. — Будет там написано, что ты ходишь в отхожее место всегда на восходе солнца, и те будут так думать, когда устроят на тебя засаду. Но ты будешь знать, когда они придут, и еще раньше устроишь засаду на них.

— Позже, — сказал Драккайнен. — Объяснишь ему это позже. Осмотритесь и ищите дальше, но молчите. Теперь мне нужно немного посидеть в тишине.

Он еще раз проверил креслице, особенно с точки зрения всяких острых отравленных неожиданностей, прижал его ногой, наконец осторожно присел, положил руки на каменную столешницу и посмотрел на разложенные бумаги.

— Когда-то я такое умел, da piczki materi, — проворчал. — Цифраль, я должен это скопировать. Запомнить, сфотографировать на сетчатку, что угодно.

— Будет несложно, у тебя есть магическая пыль в глазу, и ты не желаешь манипулировать внешней материей. Сосредоточься и захоти этого как можно сильнее, а потом выругайся.

Он некоторое время сидел с закрытыми глазами, опершись ладонями о край стола, дышал ритмично, а потом открыл пылающее рубиновое око и вздохнул, увидев стол, обрамленный высвечивающейся ему рамкой.

— Ладно. Вперед. Jäljennös… perkele kopio!

Сперва он просто всматривался в разложенные перед ним бумаги, стараясь запомнить картинку того, что видел, — чисто графически, как его учили. Пробегал глазами вдоль листков, систематически слева направо и сверху вниз, словно взгляд его был головкой сканера, но не почувствовал ничего, и ему совершенно не казалось, что он помнит картинку, на которую таращится. А тем более не казалось ему, что сумеет что-либо восстановить из этого через пару часов.

Когда смотрел так вот беспомощно в сторону путаницы коричневых, напоминающих засохшую кровь тонких линий и рядов чужих, абстрактных значков, бумага в том месте, на которое он смотрел, вдруг потемнела, словно ее держали над огнем. Вуко замер от страха, глядя, как темное пятно расширяется, окруженное неровным венчиком ползающих красных искр, и медленно, но систематически разливается на весь листок, и все иероглифы и линии начинают пылать яркой краснотой, словно раскалились чернила.

Нитй’сефни беспомощно выругался, видя, как пятно сажи пожирает очередную страницу, зажигая раскаленные ниточки жара в местах, где заостренная тростинка оставила следы сажи.

Он закрыл глаз — и вдруг на изнанке век увидел обе лежащие рядом карточки, покрытые горящим узором, словно выжженным на сетчатке.

Взглянул на стол: обе страницы снова были мелового цвета, покрытые мурашками сепиевых знаков и линий. От обугленности не осталось и следа.

— Ясно, — сказал. — Графическая программа. Однажды из-за такого я попаду в дурку.

Снова прикрыл глаза. След на сетчатке сделался зеленым и уже начал размываться, но Вуко был уверен, что помнит каждую линию рисунка и каждый знак. Хватит просто взять листок и предмет для писания — воспроизведет все в мельчайших подробностях.

Спрятал за пазуху старательно свернутый оттиск шифровального круга, а потом отложил карточки на место и приказал прибраться.

Через пару минут судорожной активности комната выглядела в точности как в тот миг, когда они сюда пришли.

Вуко несколько раз проверил каждую подробность, взаимное расположение всех предметов на полках, каждый предмет мебели, осторожно убрал со стола мельчайшие крошки угольной пыли. Казалось, что комната выглядит как и до их визита, но все равно дурные предчувствия его не оставляли.

Хватит мелочи — невидимой нитки, которую они оборвали, волоса, положенного на предмете, который они взяли в руки, а еще был сворованный кусок бумаги, который нечем было заменить. Багрянец, если это был он, выглядел исключительно умелым и скрупулезным сукиным сыном.

Они перешли в следующее помещение, где снова долго и тщательно проверяли двери, полы и каждый уголок, но пустая комната, видимо, служила лишь складом. Стояли там деревянные сундуки и корзины, главным образом с зерном, корнеплодами и какими-то сушеными овощами, а также банки с таинственными жидкими субстанциями. Из комнат выходили через дверь, закрытую простым скобяным замком, который Драккайнен открыл, а потом закрыл без особых проблем отмычкой. Выход на этот раз вел на крыльцо со стороны внутреннего дворика.