Глаза Коттона вяло повернулись в сторону мальчика.

Мальчик поднял над головой растопыренную пятерню, большим пальцем прикоснувшись к центру своего лба, – получилось что-то похожее на петушиный гребень. По перепонкам между его пальцами тянулись узоры вен.

«Отец», – показал Малёк.

Он сел на колени и захлопнул бритву, вложил пастору в руку и обернул пальцы старика вокруг рукоятки. Коттон заморгал и издал короткий влажный звук – точно вода, вытекающая в сливное отверстие. И закрыл глаза.

– Миранда? – девичий голос из гроба. Речь ее звучала невнятно. – Ты видишь? – Ее сонный взгляд был направлен на тени в глубине крипты. – Видишь ее?

Миранда не видела ничего, кроме темноты.

Малёк тоже посмотрел, прищурился, разглядывая что-то.

Миранда положила руку девочке на предплечье. Откинула волосы с ее лба.

– Посмотри, – сказала девочка.

Миранда послушалась, и там, в тени, увидела белую как мел женщину, которая когда-то танцевала с лодочником в свете лампы. Лена Коттон смотрела на нее через фату, а Миранда – на нее, и на миг ей показалось, что ее лицо состоит из череды лиц одновременно странных и знакомых, лиц всех женщин, пострадавших от насилия в этом доме, и последним в их ряду было, наверное, лицо самой Миранды. А потом никаких лиц не стало – только тени, корни и камни.

Миранда развела руки и приобняла мальчика и девочку.

Так и окончился этот долгий сезон скорби.

Все отцы были похоронены, все могилы заполнились.

К тому времени, как они добрались до лодки у кромки воды, уже наступила ночь. Девочку Миранда уложила на днище, а Мальку сказала жестами, чтобы посидел с ней.

«А ты куда?» – спросил он ее.

– Последнее дело закончу, – ответила она. – Это недолго.

Она взяла канистру с бензином и отправилась туда, где в траве лежало тело Джона Эйвери. Взяла его на руки и пронесла по дорожке. Поднялась по ступенькам к Праздничной церкви, вошла в открытую металлическую дверь. Внесла Эйвери в церковь, смахнула со стола Библию и молящиеся руки. Положила труп и облила вместе с алтарем. Подняла Библию и положила карлику на грудь. Достала из кармана коробок спичек, который ранее взяла в магазине.

Подожгла Библию, и все вокруг быстро занялось следом.

К тому времени, как она дошла до причала, над невысокой плоской крышей поднимался черный дым. Миранда оттолкнула лодку от берега и запрыгнула в нее, очутившись рядом с братом и девочкой. Развернула судно и завела мотор.

Вскоре они были уже рядом с Гнездом Крабтри.

Миранда заглушила двигатель и наблюдала, как Гнездо приближается к ним.

Казалось, она оценивает его, будто увидев это место впервые.

Она вынула пистолет Кука из-за пояса, куда убрала перед тем, как покинуть крипту. И выбросила в реку.

Река пронесла их мимо магазина, мимо плавучего причала.

И Миранда позволила ей это.

«Это здесь ты жила?» – спросил ее мальчик с носа лодки.

«Нет», – ответила она.

Они поплыли дальше.

Она снова завела мотор.

Ночью снова разразился дождь, сильный, неумолимый. Гром перепугал домашний скот, а молнии били в землю и пронзали небеса, будто трещины на стекле. Округ Нэш превращался в горн доменной печи. Выше по течению стало наполняться водохранилище на озере Уитмен. Разлом в земляной стене все расширялся, пока берега, которые удерживали сооружение, не рассыпались совсем. Тогда-то плотина и прорвалась.

В низины хлынула стена воды высотой в тридцать футов.

Воскресный причал смыло, когда вода ворвалась в бухту и залила гравийную дорожку, затопив заодно и пасторский дом, и «дома-ружья». Церковь без окон тлела под дождем, а журавля, распятого высоко над ней, снесло огненным ветром, который настиг его, пока внизу бушевал пожар. Один только крест остался косо висеть.

Из влажной темной ночи явились жители низин. Они приплыли на лодках, промокшие, с ввалившимися глазами. Мужчины сидели у руля или работали веслами, а женщины крепко держали детей и собак, мокрых и дрожащих. Безмолвная семья из четырех человек в длинной лодке, которая изредка покупала рыбу или дичь у Хирама Крабтри и его дочери; самым младшим был мальчик в вельветовых штанах, он стискивал в руках крошечный телевизор с антеннами в виде кроличьих ушей.

На вершине холма показался взобравшийся по окружной дороге «Шовелхед».

У кромки прибывающей воды верхом на своем звере сидел великан в капюшоне, наблюдая за тем, как люди перебираются на сухую землю в своем массовом исходе. Он коснулся вороньей лапки у себя на шее, после чего спешился и помог жилистому мальчишке с матерью вытащить лодку на берег, ухватившись за нос, пока отец хлюпал у кормы в промокших ботинках. Великан был в черных джинсах и черной футболке под толстовкой, вокруг головы была повязана красная тряпка. На бедре у него висели кожаные ножны, а в них – длинный изогнутый наконечник ручной косы. Вся семья застыла, когда свет упал на его лицо – угрюмое, квадратное, окрашенное в цвет крови, исполосованное черными линиями черепа. Татуировка придавала ему вид подлинного упыря. Жители низин сбились в кучку под дождем, стараясь на него не смотреть. А потом двинулись по гравийной дорожке в сторону шоссе. И не оглядывались. Позднее они будут убеждать себя, что никого не видели, или, если решат упорствовать в своих грезах, сочтут, что в этой истории он – добродушный призрак, какой-нибудь паромщик, который явился, чтобы вызволить их из стихии.

Великан взял их лодку и, обгоняя других, направился вдоль дороги, превратившейся теперь в широкую быструю реку, что несла свои воды между деревьями. Он светил себе лучом прожектора, который достал из сумки на своем мотоцикле. Вскоре добрался до сгоревшей Праздничной церкви, затем до железных ворот ее участка. Вошел в них и медленно проплыл по дорожке под низкими ветвями дубов, которые висели так близко, что он мог бы дотянуться до них кончиками пальцев.

Посветив на разбитые панели оранжереи, заметил тело жирного констебля, которого вода наполовину вынесла наружу, напоров на стекло. В черепе у него зияла широченная трещина.

Он обогнул Воскресный дом. Парадные двери были открыты, по широкой лестнице в прихожей поднималась вода. Он подвел лодку к крыльцу и, привязав ее к перилам, пробрался в дом, чтобы очутиться среди плавающих обломков покинутой скудной жизни. Там на лестнице валялся прибитый водой стервятник. В груди – стрела с серо-голубым оперением. Мертвенно-бледные губы изогнулись в улыбке.

– Какая-Разница, – проговорил он тихо и двинулся вверх по лестнице. Обыскал все комнаты. Дом оказался пуст. С крыльца выглянул на ряд из шести «домов-ружей» в свете молний, с пустыми окнами, исчезающими крыльцами. Мимо кружил всевозможный мусор. Клетка для кур. Кофейный столик. Кусок доски, возможно, служившей частью стены чьего-то амбара.