Великан направил лодку к оранжерее, где разбил окна топором и вошел внутрь на веслах. Там вода пронесла его между верхушек стеблей последних немногочисленных растений. Их он порубил и сложил себе в лодку. Затем приблизился к наружной стене и отсек заодно голову жирного копа. Бросил ее на днище к растениям. Не то чтобы это принесло большое удовлетворение, но сойдет.

Он свернул на дорожку, пролегавшую под дубами, и там, выключив мотор, прислушался.

Сперва был слышен только гром, стук дождя, плеск воды.

Он подумал о девушке и задался вопросом: не она ли устроила всю эту разруху, не она ли обрушила весь гнев природы на это заколдованное место? Она была сильной. Способной. Ему было приятно думать, что это все она.

Наверху раздался вопль – похожий на детский плач.

Он устремил луч на деревья и заметил большую серую сову. Глаза как черные впадины, морда похожа на череп.

В свете его фонаря она сидела неподвижно, как смерть.

Несколько дней спустя соседи еще спасали друг друга – мужчины и женщины, застигнутые врасплох, взбирались на крыши, семьи разлучались в темноте ночей, когда вода врывалась в дома, выбивая окна и снося стены. Лодки тащились среди деревьев, голоса звали по именам тех, кто потерялся и еще не отыскался. Тела утопленников всплывали, цеплялись за деревья. Некоторых находили на сенокосах в милях от реки, когда вода оттуда сошла. Среди них на насыпи гравия у шоссе, где над ручьем проходил мост, нашли мужчину в черной коже, с острыми, как у дьявола, зубами. И стрелой, пробившей грудь.

Люди потом годами судачили о том, что видели.

О белом «Бронко», врезавшемся в дом на колесах, точно снаряд.

О тракторе, подвешенном на дубе за переднюю ось.

Об антикварном диване среди бурелома.

О шести канюках, рассевшихся на кружащем трупе мула и плавающих на нем, как на плоту.

Питаясь им по пути.

Через неделю Миранда вернулась в Гнездо Крабтри. Обогнула последнюю излучину, увидела весь ущерб и ощутила странную легкость. Две опоры под задней стороной магазина обвалились, и вся та половина строения, включая террасу, оторвалась, и ее смыло рекой вместе с плавучим причалом. Деревянная лестница тянулась кверху на своих подпорках, будто позвоночник ободранного зверя. А само Гнездо напоминало череп без челюсти. Железная лестница все еще стояла в реке, но никуда не вела. Мастерской Хирама тоже не осталось. Она подвела плоскодонку к насыпи, поднялась по ней и подошла к парадному входу – дверь оттуда сорвало напрочь. Магазин затопило, а большинство полок и остатки запасов были разбросаны по полу, забрызганные грязью; мертвая рыба гнила на летней жаре. Пробравшись через все это, Миранда достигла панели за стойкой, где наклонилась и сунула туда руку, чтобы достать спрятанную за брусом дюжину завернутых в полиэтилен пачек наличных денег, по одной за каждую доставку до Кука, что она проделала с тех пор, как ей было четырнадцать. Не состояние, конечно, но достаточно. Она поднялась по лестнице, придерживаясь за деревянную панель справа и чувствуя, как ей на лицо падает солнечный свет. В гостиной взяла оба оставшихся лука, колчаны, кое-какую одежду. Пролистала страницы тоненького альбома, пока не нашла там фотографию, сделанную на пирсе озера Уитмен, где она была с матерью. Вынула ее, потом взяла другую из армейского альбома Хирама – ту, что с наложенным кадром. Задумалась: знал ли Хирам, что Лена Коттон была беременна? Сунула обе в карман и в последний раз огляделась в своей гостиной. Снизу не доносилось ни звука – ни сверчков, ни компрессоров. В магазине стояла тишина. Все призраки сбежали.

Ранняя осень, остров Искры. Кудзу жухнет, погибая на своих лозах. Миранда вбила в раму последний гвоздь и бросила молоток на фанерный накат. Ниже по холму Малёк вышел из леса со стопкой досок на плечах. Миранда помахала ему, но у мальчика были заняты обе руки, чтобы помахать в ответ. Поэтому он просто улыбнулся.

Девочка сидела на платформе и быстрыми, уверенными ударами вбивала гвозди в фанеру. Она прибавила в весе и теперь носила одежду по размеру, а ее кожа, прежде бледная, загорела и покрылась веснушками. Волосы отросли и завились густыми светлыми кудрями.

– Эй, – сказала Миранда, когда Малёк бросил доски у края холма. И показала жестами: «Обед».

Мальчик кивнул, и девочка, соглашаясь, показала: «Я голодная».

«Какое бы странное колдовство ни привело ее сюда, – подумала Миранда, – какие бы кошмары она ни вынесла в других краях, здесь она вырастет обычной девочкой. И у нее будет светлая жизнь».

Они взяли из термобокса по сырному сэндвичу, завернутому в фольгу, и уселись рядом с могилами в тени ветвей черного дуба, под теплым голубым небом. Выше всех по склону лежала Искра: пучок веток эвкалипта, связанный бечевкой, свежая мята, пробившаяся на недавно перевернутой земле. Под нею – другие, каждый с меткой, которую мальчик с девочкой сделали из палок и плавника, которые нашли на реке. Хираму надгробием служила просто стрела, воткнутая в землю. У Коры Крабтри надгробие было все то же кедровое, из Гнезда, где стояло ее имя и даты рождения и смерти. Миранда сама выкопала тело Коры из могилы и перевезла сюда. Привела в порядок последнее, что осталось у нее от старой жизни.

Легкий ветерок застучал жестянками у мальчика в огороде.

Миранде этот звук показался знакомым, будто некий новый дух решил составить им приятную компанию. Она задумалась, осталось ли здесь еще подобное колдовство. Скрип досок в тихие послеполуденные часы, приносимый мягким, ласковым ветерком смех.

В баню она заходила всего раз, после полуночи, пока мальчик и девочка спали на полу недостроенной лачуги под покрывалом из звезд. С фонарем в руках, она села на скамью. Не зажигала огонь, не приносила воду. Просто сидела и слушала. И слышала только, как мальчик храпит на сосновых досках. Она полагала, что пройдет немало времени с тех пор и ее не станет, и тогда разросшиеся лозы проползут вверх по холму и захватят здесь все: лачугу, сад, могилы, эту баню. Потом переползут холм, овладеют сараем с инструментами, взберутся на высокое дерево мальчика, задушат овраг. Тогда о загадках и колдовстве этого места забудут, их поглотит зелень, которая пока вернулась к своей долгой дремоте, без великанов на деревьях, без шепота среди зарослей. Цикады сгинули, оставив на коре, стенах и листьях свидетельство своего ухода в виде сброшенных панцирей.

«Забыть, – подумала Миранда, – значит, обрести защиту».

Девочка сидела, скрестив ноги, посреди обвивавшего ее корня, и читала комикс, жуя сэндвич.

Миранда знала, что Малёк донимал ее просьбами, чтобы она выбрала себе имя. И она знала, каким оно должно быть.

Мальчик положил сэндвич себе на колено. Махнул рукой, указывая на лачугу, на девочку, на всю вершину холма и свежую россыпь льнянки, цветущую желтым там, где прежде бушевал огонь. Облака нависали в небе огромными белыми фрегатами.

«Красиво», – показал он.