— Нет, конечно, — понурился маг. — Приглашают лишь тех, кто способен правильно воспринять этот сложный момент. Ведь это очень личное. Нельзя допустить, чтобы ученики начали ненавидеть академию. Нельзя отправить к новичкам тех, кто не способен себя сдержать или стал бы воспринимать это как забаву. Это работа, девочка. Неприятная, но нужная работа, которую кому-то все равно приходится делать. А поскольку ваши наставники знают вас лучше всех…

— И что? — вздрогнула она. — Никогда не бывает тех, кто против? Неужели никто не сопротивляется?!

— Просто заранее никого не предупреждают. Все проводится так, словно это обычный бал и обычный вечер. Цветы, подарки, музыка… несколько капелек сока саранеллы в вине, и ученики готовы любить весь мир. Немного подпущенных чар, и они охотно идут навстречу своей судьбе. А просыпаются уже обновленными, полными новых впечатлений и ощущений. Все просто. Так просто, что порой даже не верится. А тем, кто остался недоволен, вполне можно подправить память или хотя бы убрать оттуда лицо того, кто проводил инициацию. Для многих, поверь, это хороший выход. И, насколько я знаю, этим нередко пользуются, так что большинство адептов до самого выпуска не подозревают, кто из преподавателей был с ними в ту ночь.

— Это отвратительно! — Айра, сжав кулаки, быстро отвернулась. — А если я не хочу?! Если мне тошно от самой мысли, что кто-то из них ко мне прикоснется?!

— Я же сказал: мы не предупреждаем заранее и стараемся оградить первокурсников именно по этой причине — незачем вызывать у них лишнее беспокойство. Тем более что за время учебы всегда становится ясно, кто и за кем, скорее всего, пойдет на балу. А тот, кто смотрит еще дальше, порой заранее устанавливает более чем дружеские отношения. Именно в расчете на инициацию.

Айра неожиданно вспомнила лера Леграна, его неоправданную заботу, подозрительную щедрость, теплую улыбку, причина которой ей так долго была неясна… и содрогнулась.

Теперь ей, наконец, стало понятно, что в ней было много фальши. Как и в том, как эльф искусственно смеялся над собственной неуклюжестью. Как регулярно и словно бы случайно брал ее за руку. И как он смотрел в тот вечер, когда она уснула. Прямо у него на руках.

— Ты поэтому велишь мне держаться подальше от лера Леграна? — резко вскинулась девушка.

— Да, — помрачнел призрак. — Легран знает, что ты — Земля. Чистая, легкая и свежая, как нетронутый цветок. Он наверняка полагает, что во время инициации пойдешь за ним. Добровольно. Он многим для этого пожертвует и на многое пойдет, чтобы ты сделала это осознанно, потому что принуждение никому из нас не нужно. Поверь, милая, я это уже видел. Легран хорошо знает, как добиться своего: у него на это есть целый год, искусно спрятанные чары, которые порой чувствует лишь одна или две смятенные таким напором ученицы. А еще огромное терпение, с которым он потихоньку приманивает их, как бабочек к огню. Хотя в чем-то, конечно, это и неплохо: по крайней мере, после его инициации с ученицами никогда сложностей не бывает. И это, по мнению Леграна, вполне оправдывает все остальное.

У Айры невольно сжались челюсти.

— Полагаешь, он мог намеренно опустить свой щит? Для меня?!

— Мог и ненамеренно. Однако когда стало понятно, что ты не поддалась, думаю, ему стало интересно. Дескать, какая необычная на этот раз попалась ученица, — мрачно пояснил Марсо. — Вообще-то я не должен чернить своих же коллег, но касательно Леграна я повторяю: держись от него подальше.

— У него же есть Эиталле! У него есть к кому возвращаться! Что ему нужно от меня?!

— Эиталле означает лишь то, что его сердце отдано, — горько прошептал призрак. — А значит, что он никого и никогда больше не полюбит. Но это совсем не означает, что он не может получать удовольствие с кем-то еще.

— Но как?! Неужели ему не стыдно после этого перед Эиталле?!

— Эльфы — не люди, — настойчиво повторил призрак отчаянно вскрикнувшей девушке. — У них нет ограничений, которые накладываем на себя мы. Для них наличие нескольких партнеров вполне естественно. И то, что эльф отдал кому-то свою душу, вовсе не значит, что он не может на время отдать кому-то другому свое тело. Леграну нравится такая жизнь. Это как игра. Вечная и нескончаемая. Ведь ему, как ты понимаешь, еще никто и никогда не отказывал.

Айра закаменела, с трудом соглашаясь верить в такие чудовищные вещи.

— А… дер Соллен?

— Нет. Он никогда не участвовал в инициации, из-за чего у них с Леграном уже много лет идет настоящая война.

— А что ему мешает? — мертвым голосом спросила девушка, вспомнив последний разговор с наставником. — Почему бы не отвлечься, не доставить себе удовольствие? Раз уж он жив и, насколько я поняла, все еще мужчина?

— Нет, — снова качнул головой Марсо. — Эиталле для эльфов действительно нечто большее, чем любовь. Оно одновременно и заключает их в золотую клетку, и дарует полнейшую свободу, потому что тот, кто уже один раз попался, может не бояться ничего. Второго Эиталле не бывает. Так что эльфы могут спокойно бродить по всему миру, очаровывать, соблазнять, соблазняться сами, утолять свои прихоти и жажду новизны… и точно знать, что иного рока над ними не нависнет.

— Что же помешало дер Соллену? Почему он отказывает себе в простых человеческих радостях?

— Для этого он слишком… человек, — невесело усмехнулся призрак, но потом обратил внимание на ее помертвевшее лицо, судорожно сжатые кулаки, до крови прикушенную губу, и всполошился: — Айра, ты что? Что опять случилось?! На тебе ж лица нет!

— Да… — бесцветно уронила она, невидяще глядя в пустоту. — Потому что ты ошибся, Марсо.

— Ты о чем?!

— Насчет него, дер Соллена. И того, что он не проводит инициацию.

— Я лично присутствовал при том разговоре и могу тебе со всей уверенностью заявить, что…

Она посмотрела на друга потускневшими глазами.

— У меня инициация. Через месяц. И проводить ее будет не кто иной, как Викран дер Соллен. Он сказал мне это сегодня. И именно поэтому я пришла к тебе: ты должен помочь мне отсюда сбежать! Ты слышишь? Пожалуйста, помоги, иначе мне не жить!

Оказалось, что это невероятно трудно: вести за собой друзей, ориентируясь только на внезапно проснувшееся чутье. Одновременно идти, говорить, слушать ответы и при этом пытаться удержать перед внутренним взором крохотную путеводную ниточку.

Как только Вэйр отвлекался, она тут же истаивала, причем с такой скоростью, что ему потом приходилось подолгу сосредоточиваться, пытаясь ее поймать. Иногда даже возвращаться назад, чтобы быть уверенным в том, что не ошибся. А потом со всех ног бежать дальше, стремясь уйти как можно дальше от смертельно опасной бухты.

Он много раз падал, часто оступался, особенно ближе к вечеру, когда усталость наваливалась с такой силой, что юноша едва мог переставлять ноги. А еще его стали мучить головные боли — настойчивые, тупые, бесконечно грызущие затылок, а иногда ломящие и буквально раскалывающие виски.