– Тихо…отпусти. Сейчас пройдет.

Опять обмакнула палочку в свое варево и повторила все сначала.

– Три раза… Три раза, чтобы не было нагноения.

Дочери одна за другой выбежали из кухни – смотреть на все это наверняка неприятно. К тому же я время от времени вскрикивал от боли. Успел подумать, что крик мой звучит очень странно, будто кто-то забрался в большой церковный колокол, и его там вырвало.

Она спустила с меня штаны. Я отвернулся. Брита Кайса осторожно отмочила теплой водой присохшие повязки. Я вцепился зубами в руку – пусть уж лучше будет боль в руке, чем там.

– Представь: ты рыба, – сказала она спокойно. – Рыба на дне реки. Ты стоишь неподвижно, только хвостиком подрагиваешь, а вода течет мимо тебя, течет… ты не шевелишься… вот так. Вот… вот так. Ничего страшного.

Десны почернели – наверное, от смолы. А между ног… у меня такое чувство, что там щель, как у девочек, только кровавая и глубокая. Я забился в угол и лежал неподвижно. Мне казалось, я парю в воздухе, балансирую на острие, как бабочка на булавке, и острие это во что бы то ни стало должно упираться в грудной позвонок… именно в этот позвонок, у человека нет места тверже. И если сорвусь с острия, мне конец.

52

На следующее утро над поселком Кенгис по-летнему сияло солнце. Я ушел спать в сарай, чтобы не беспокоить остальных стонами и вскриками; из-за болей я не мог лежать неподвижно, вертелся на матрасе, как уж. Утром вынудил себя встать, но за всю ночь даже вздремнуть не удалось. И ходить было очень больно. Короткими, осторожными шагами, стараясь пошире расставлять ноги, я пошел в дом – и сразу понял: у нас посетитель. Сначала по запаху – пот и смола, а потом услышал хорошо знакомый бас.

У кухонного стола сидел исправник Браге и хлебал разогретый Бритой Кайсой суп. У короткого конца пристроился секретарь управы Михельссон. Исправник посмотрел на меня, еле заметно пожал плечами и, не поздоровавшись, зачерпнул очередную ложку. Проста явно что-то беспокоило – он ходил по кухне, заложив руки за спину и время от времени поглядывая в окно.

– И сколько… – исправник отвлекся и проглотил ложку супа, – и сколько вы ему вручили?

– К сожалению… – Прост помедлил. – Боюсь, речь идет о довольно значительной сумме.

– Ваши собственные деньги?

– Да… сначала я оплатил гонорар за сделанный заказ, но это только часть. Впоследствии я платил уже за работу над портретом, посеансно, если можно так называть. Последний раз – незадолго до смерти художника. И эти деньги…

Браге и Михельссон обменялись многозначительными взглядами.

– Еще раз… чтобы было ясно. Деньги общины?

– Еще раз, чтобы было ясно: мои собственные сбережения, – сухо, с трудом сдерживаемой яростью сказал учитель.

Брита Кайса стояла не шевелясь, с плотно сжатыми, даже не сжатыми, а стиснутыми губами. Заметив меня, отвернулась и сделала вид, что переставляет посуду на полке. Схватила тряпку и начала протирать какой-то горшок.

– И не только прост платил художнику. Судя по всему, гонорар у него был немалый. И деньги… не только за законченные картины, но… вы ведь сами сказали, что заплатили аванс!

– Да… и, скорее всего, не один я.

– И где тогда деньги? Мы обыскали весь дом.

– Спрятал, наверное.

– Само собой. Но где?

Прост бросил на меня быстрый взгляд и после короткой паузы сказал:

– В сундуке. Там же, где хранил химикалии для дагерротипии. Исправник наверняка нашел этот тайник.

– Тайник?

– Тайник, в котором он, возможно, хранил деньги. Когда мы вошли в его дом, тайник был вскрыт и денег там не было.

– А почему прост молчал? Почему вы ничего не сказали?

– Потому что не успел. Вы приказали всем убираться.

Браге побагровел, набрал воздуха и с шумом выдохнул.

– Значит, прост прибыл первым… и провел там довольно много времени. И чем, интересно, вы там занимались?

– Молился за упокой души усопшего.

– И заодно обшарили весь дом. Или как? Значит, вам удалось найти тайник с деньгами художника?

– Уж не хочет ли… На что вы намекаете, господин исправник?

Браге ответил не сразу. Поковырял в зубах, вытащил что-то, внимательно рассмотрел, опять сунул в рот и проглотил.

– В настоящий момент я ни на что не намекаю… Думаю вслух, так сказать… А ведь с простом был еще и… и этот?

Он встал и медленно направился ко мне. Михельссон тоже вскочил и пошел за начальником. Меня почему-то охватил страх. Будто в животе зашевелилась заживо съеденная ледяная щука.

– Неплохую трепку тебе задали. Или с медведем повстречался? – Исправник ухватил меня за ворот.

Михельссон подошел сзади и положил руку мне на шею. Исправник сорвал с меня рубаху и ткнул пальцем в левое плечо, в нагноившуюся ранку с красным ореолом воспаления.

– Гляньте-ка, прост. Что это у мальчишки на плече? Не говорили ли вы, что Юлина Элиасдоттер Иливайнио ткнула насильника в плечо?

– Да. Заколкой для волос. А здесь не заколка. Что-то побольше и поострее.

– Заколки разные бывают.

– К тому же эта рана нанесена совсем недавно.

– Так вы, значит, защищаете этого дьяволенка?

Исправник оттолкнул меня, Михельссон отпустил шею, и я, не удержавшись на ногах, упал и закричал от резкой боли в промежности.

Исправник занес ногу для удара.

– Где ты спрятал деньги, мерзавец?

Прост попытался было встать между нами, но его грубо отпихнули.

– Придется обыскать дом, – решил Браге. – Где этот найденыш держит свои вещи?

– Оставьте паренька в покое! – крикнула Брита Кайса.

Прост из последних сил старался сохранить спокойствие.

– Разумеется, – сказал он. – Мы вам поможем. Корзина Юсси стоит вон там. Но я хочу видеть письменный приказ об обыске.

Браге полез во внутренний карман. Прост протянул ему нож, и Браге, сопя, заточил карандаш. Михельссон достал из портфеля лист бумаги, и исправник быстро накорябал пару строк. Содержимое моей корзины вывалили на пол – никаких денег там, разумеется, не было. Исправник проверил карманы, прощупал куртку изнутри – а вдруг деньги зашиты в подкладку.

Подозрительно огляделся.

– В мой рабочий кабинет я вас не пущу, – решительно сказал прост, схватил посох и выставил перед собой.

Этим двоим ничего не стоило одолеть щуплого проста, но в его глазах было что-то такое, что заставило их отказаться от этого намерения. Направились во двор, осмотрели сарай, коровник, погромыхали там ведрами и бидонами, Михельссон даже залез по приставной лестнице на чердак.