Раиса Горбачевы вылетели обратно через Атлантику. Отправляясь встречать генсека, Рыжкову пришлось чуть ли не с боем требовать у чиновников вместо кортежа с лимузином выделить «красный “икарус”», более приспособленный для подобных маршрутов [Рыжков 2011: 217]. Еще более усугубляли бедственную ситуацию сразу же начавшиеся проблемы со спасательными мероприятиями. 11 декабря разбился военный самолет Ил-76, перебрасывавший солдат в Ленинакан; в катастрофе погибло семьдесят семь человек[619]. Спустя еще сутки близ переполненного ереванского аэропорта потерпел крушение садившийся югославский военный борт, везший медикаменты в Спитак[620]. Поскольку Ан-26 ВВС Югославии прежде заходил на посадку в Анкаре, а советский Ил-76 следовал через Азербайджан, тут же поползли слухи о провокации и диверсии (ходил также и другой слух – что русские устроили подземный атомный взрыв, чтобы вызвать мощное землетрясение)[621].

Вместо речей с трибун Горбачев свободно подходил к людям на улицах, выражал соболезнования. Впрочем, не всегда такие встречи проходили гладко: даже такому несчастью не под силу было перевесить непрекращающиеся этнические столкновения, как и то, что совсем недавно Горбачев не поддержал присоединение НКАО к Армянской ССР[622]. Нередко по пути встречались протестующие, готовые ожесточенно спорить о будущем Карабаха, а в столице на улицы хлынули десятки людей, тут и там устраивая стычки с солдатами. Вечером, выступая по телевидению, Горбачев не скрывал досады: «Так вести себя – в такое время! Что в душе у этих людей?» – и даже обвинил комитет «Карабах»[623] в спекуляциях на помощи бедствующим в угоду националистической повестке[624]. Но дело было не только в подъеме армянского национального самосознания; местные жители утратили веру в Советское государство в целом. Детская эвакуация являлась стандартной практикой в подобных ситуациях по крайней мере со времен ашхабадского землетрясения, но теперь она воспринималась чуть ли не как похищение. Был создан женский комитет для опеки детей, оставшихся сиротами, поскольку все опасались, что детей увезут с родной земли навсегда. Обескураженный Горбачев спрашивал: неужели они полагают, что советское правительство собирается «депортировать армян в Сибирь»?[625] В это же самое время народ вышел и на улицы Баку: толпы молодых людей провозглашали, что землетрясение явилось карой армянскому народу, ниспосланной Аллахом[626]. Все это сильно встревожило Горбачева, пытавшегося не позволить стране рухнуть в пропасть[627].

Первоначальная реакция советских властей на землетрясение показала, что изменения система претерпела незначительные, если таковые вообще имели место. Правительство по-прежнему настаивало на привлечении рабочих бригад из других республик, что было чревато все теми же проблемами, проявившимися еще в 1966 году, когда на карту было поставлено куда меньше. В условиях непрестанно вспыхивающих по всему Союзу межнациональных конфликтов апеллировать к дружбе народов казалось просто глупым. Тем не менее правительство как ни в чем не бывало учредило комиссию по ликвидации последствий землетрясения и определило точные нормативы по республикам и министерствам. В прежние годы советские власти с гордостью обнародовали превосходные показатели, свидетельствующие о значительном перевыполнении плана; теперь же армянские газеты публиковали постыдные для власти проценты, никоим образом к ста даже не стремящиеся. Не менее удручающей была и внутренняя статистика временной комиссии по бригадам из республик: скажем, если на бумаге предполагалось участие около двух тысяч четырехсот узбекских рабочих, то в Спитак прибыли лишь пятьсот; а украинцев, добравшихся до Ленинакана, было менее 60 % от запланированного количества[628].

Но дело не всегда заключалось в количестве: у республик были самые разные причины для подобной халатности в отношении своих обязанностей. Нередко они указывали на некомпетентность армян, не умеющих должным образом установить рабочие нормативы. Летом следующего, 1989 года Москва потребовала, чтобы республики указали четкие причины подобных – «улиточных» – темпов работ. Украинцы тогда пеняли на нерасторопность как на уровне республик, так и на союзном уровне: к примеру, поскольку в Ленинакане так и не расквартировали уже прибывших рабочих, прислать еще людей было просто невозможно[629].

В подобных обстоятельствах дружба народов подверглась серьезным испытаниям. Например, армяне обратились к украинской компании-подрядчику с просьбой об увеличении размеров здания для педагогического института в Кировакане; украинцы же пытались придерживаться изначально установленных нормативов. Причем, не считая сложнейшей «домашней работы» по Чернобылю, Украина имела также обязательства по помощи в строительных проектах в Западной Сибири и Нечерноземной зоне РСФСР[630]. На объектах украинцы постоянно сталкивались с дефицитом снабжения, обрекавшим бригады на многочасовые простои – когда приходилось «преступно» долго дожидаться, пока армяне не утвердят наконец площадки под объекты. В результате подобных проволочек рабочие возвращались домой, не успевая завершить объект. Уже спустя полгода ротация колебалась на уровне, близком к 60 %[631], то есть практически каждый объект начинала одна бригада, а заканчивала уже другая.

Когда весной 1990 года армяне жаловались, что украинцы поставили недостаточно мяса на местные мясоперерабатывающие предприятия, оставив тысячи рабочих без дела, те ответили, что большинство перевозчиков отказалось ехать в опасные республики Закавказья и что они, безусловно, попытаются решить проблемы с логистикой, но гарантий здесь быть не может[632]. А уже к лету Украина была готова вовсе свернуть работы в Армении, поскольку ситуация все больше проваливалась в хаос. Украинское руководство обратилось к Армении с требованием навести порядок на железнодорожных перегонах и на улицах в целом, но к реальным переменам это не привело. Вагоны со стройматериалами все так же «захватывали» прямо в пути, и они доезжали на место уже пустыми; рабочие наотрез отказывались ехать в опасную Армению[633]. К тому же Украинской ССР было предписано разместить советских граждан, прибывающих в республику не только из пострадавших от землетрясения районов Армении, но и из Азербайджана, межэтническая ситуация в котором была накалена донельзя. Запорожская область сообщила, что в наличии имеется некоторое количество пустующих и полуразрушенных домов, в которых можно расселить беженцев из Азербайджана, но большая часть жилой площади уже занята эвакуированными из-за землетрясения[634]. Другие области отказывались принимать эвакуированных, ссылаясь на то, что все доступное жилье уже предоставлено чернобыльцам, чья беда, конечно, воспринималась на Украине острее[635]. Как и в свое время в Ташкенте, государство определило десятилетние квоты на размещение эвакуированных для каждого региона, хотя многие в итоге отказались от их выполнения. И, как ранее многие ташкентцы, эвакуированные из Армении нередко отказывались от переселения в сельскую местность[636].

Грузины жаловались на то, что их с одного объекта постоянно перебрасывают на другой, а белорусы – на то, что приходится подолгу сидеть без дела: из-за транспортной блокады, объявленной Азербайджаном, начались перебои в поставках. Таджикские власти объявили, что ввиду недостаточной