Бросил трубку, передохнул, сплюнул и сказал сбежавшимся на его крик оперативникам:

— И опером был говенным, и воспитатель из него, как из моего хера пулемет...

По вещевому рынку шатается приодетый Заяц.

Тот самый Зайцев, которому Толик когда-то всадил отвертку в живот...

За ним плетется один из его вассалов, лет четырнадцати. Мы видели его в тот трагический день в гараже...

Заяц то в один ларек нырнет с черного хода, то в другой.

Выходит оттуда, прячет полученные там пакетики (явно с деньгами) в карманы кожаной курточки...

Шестерка Зайца следует за ним неотступно, зорко поглядывает по сторонам — подстраховывает Зайца.

Замечает молодого мужика в спортивном костюме, кроссовках, теплой нейлоновой куртке и шапочке-бейсболке.

Мужик не сводит глаз с Зайца и его подстраховщика.

— Заяц!.. — шепчет сзади шестерка. — Не оборачивайся... Опер из третьего отделения за нами кнокает!

— Кто? — тихо, не поворачиваясь, спрашивает Заяц.

— Старший лейтенант Осадчий...

— А-а... Не бзди. Этот — прикормленный, — отвечает Заяц.

Он направляется к маленькой рыночной забегаловке, говорит:

— Подожди меня здесь. Сдам сармак, пойдем дальше...

Шестерка остается у окна забегаловки. Через мутное оконное стекло подстраховщик видит, как Заяц подходит к одному высокому столику, за которым три взрослых парня, лет двадцати пяти, стоя пьют пиво...

Видит, как Заяц выгребает из карманов пакетики, отдает их одному из парней...

...а тот быстро и ловко обшаривает Зайца с головы до ног — не утаил ли Заяц чего-нибудь.

Потом рассовывает пакеты по карманам, один пакет разрывает, достает оттуда несколько денежных купюр и отдает их Зайцу. И отворачивается от него — будто Зайца и не было...

Заяц пересчитывает деньги, прячет их и выходит из забегаловки.

— Айда пивка попьем? — предлагает Заяц своему напарнику.

— Дай червончик, Заяц... — без особой надежды просит тот.

— Перетопчешься, — отвечает Заяц и закуривает «Винстон».

— Жалко, да? — ноет подельник.

— Жалко у пчелки в жопке.

— Ну пятерочку дай... Чего скажу!

— Сначала скажи, а я посмотрю — давать ли еще.

— Нам сегодня после уроков на политинформации училка «Комсомольскую правду» читала. Про Тольки Самошникова брата — артиста...

— Это который за бугор свалил?

— Ну!

— И за что тебе пятерку давать? Подумаешь!.. Сейчас все туда бегут, — презрительно сказал Заяц.

— Накрылся артист тама. Взорвали его с каким-то фрайером, — сказал шестерка. — А перед этим артист два мильена ихних бундесовых денег сюда матке и пахану переправил!

— Ври больше, — насторожился Заяц.

— Век свободы не видать! Сам почитай. Позавчерашняя газета...

Заяц сощурился, загуляли желваки под нечистой кожей скул. Переспросил на всякий случай:

— В какой, ты сказал, газете?

Шестерка с готовностью ответил:

— «Комсомолка» за позавчера. И во вчерашней «Смене» — слово в слово! Только я не помню, как называется...

Заяц достал пять рублей, протянул своему младшему партнеру:

— Будешь опять клей «Момент» нюхать — яйца оторву! Мне придурковатый подельник не нужен. Понял? Привет...

И Заяц быстро пошел к выходу из рынка.

— А ты куда?! — вослед ему спросил подстраховщик, любовно расправляя смятую пятерку.

— На кудыкину гору, — ответил Заяц. — Отвали!

В «детской», на разложенном кресле-кровати лежала Любовь Абрамовна. Сама себе измеряла давление...

Вошел Серега. В одной руке держал мензурочку, в другой — маленькую бутылочку.

Горло у него было замотано женским шерстяным платком.

— Я вам корвалол накапал, мама, — сказал Серега.

— Сколько? — спросила Любовь Абрамовна.

— Сорок капель.

— Можешь еще десять добавить, Сереженька.

— Не много?

— Ты не забыл, что я все-таки худо-бедно, но тридцать лет отработала участковым врачом? Лей, не бойся...

Серега добавил в мензурку десять капель, подал мензурку Любови Абрамовне и ушел в кухню.

Любовь Абрамовна выпила корвалол и крикнула в кухню:

— Ты аспирин принял, сынок?

На кухне Серега выпил полстакана водки и бодро ответил:

— Аспирин?.. А как же?! Естественно, принял!..

Налил себе еще немного водки, выпил и крикнул в «детскую»:

— Что это мы с вами вместе расхворались, мама? Ну прямо кот Базилио и лиса Алиса...

В это время открылась входная дверь, вошла Фирочка с сумками и продуктовыми пакетами.

— Как мама?

— Ничего. Не хуже, слава те Господи... — ответил Серега, помогая Фирочке разгрузиться.

— Что у тебя с температурой?

— Нормальная.

— Нормальная — это сколько?

— Тридцать семь и семь. Но было же больше...

— Ты-то хоть не свались, Серенький!..

— Иди к матери. Я тебе поесть приготовлю.

— Не нужно. Я сейчас возьму нашу машину и поеду в колонию к Толику-Натанчику. Мне звонил Николай Иванович — Лидочкин отец и сказал, что договорился с заместителем начальника колонии по воспитательной работе: нам в порядке исключения дают внеочередное свидание с Толиком... А ты оставайся дома и паси маму. И завязывай с водкой...

— Лечусь, Фирка... Лечусь, родненькая, — дрогнувшим голосом ответил ей Серега и отвел в сторону глаза, полные слез...

Этот дом — как и дом Самошниковых, из разряда хрущевских пятиэтажек — стоял напротив, метрах в сорока.

Заяц сидел на подоконнике второго этажа и не спускал глаз с подъезда Самошниковых и с их «Запорожца», стоявшего рядом.

Одет он был, как и положено слесарю-сантехнику, — грязная телогрейка, черный рабочий комбинезон, сапоги с вывернутыми голенищами, вязаный «петушок» на голове, через плечо — сумка с инструментами...

Когда Фирочка открывала «Запорожец», к ней подошел высокий сосед по дому, спросил: