Спектакль, довольно короткий, заканчивался всеобщей потасовкой, в которой король Испании терял свой нос, папа римский швырял тиару в голову Екатерине Великой, а та, в свою очередь, лупила его скипетром. Всеобщему безумству положила конец сама природа — началось извержение вулкана, и лава поглотила все персонажи под яростные аплодисменты толпы. Зрители требовали исполнения на бис некоторых отрывков.

В ложе Жюли Тальма все оцепенели.

— Надо аплодировать! — прошептала она. — Давид на нас смотрит…

— Я должна аплодировать этому позору? — воскликнула Лаура, покрасневшая от гнева и стыда.

— Но это необходимо! Смотрите: на сцену вышел сам автор…

Джоэль Барлоу пожал плечами.

— Всегда можно наградить аплодисментами участников боксерского поединка. Этап явно удался, хотя правила маркиза Квинсбери не соблюдались.

Он встал и начал хлопать в ладоши. К нему присоединился полковник Сван, успевший шепнуть Лауре:

— Если не можете аплодировать, сделайте вид, что вам дурно! Здесь достаточно душно…

Мысль показалась Лауре удачной, и она изобразила обморок весьма убедительно, упав на обшитую плюшем банкетку. Рут Барлоу, разбуженная громом аплодисментов — она ничего не понимала в происходящем, и монотонные стихи принесли ей благодатный сон, — поспешила дать Лауре нюхательную соль.

Молодая женщина сделала вид, что приходит в себя, и, открыв глаза, увидела протянутую руку. Давид, появившийся в ложе еще до окончания оваций, поспешил помочь ей встать.

— Я полагаю, эта пьеса слишком груба для дамы, — не скрывая иронии, заметил он. — Но мне всегда казалось, что дочери свободной Америки не так чувствительны. Автор должен быть счастлив!

— И напрасно, — парировала Лаура. — Он здесь совершенно ни при чем. Это все жара…

— В таком случае приглашаю всех поесть мороженого в кафе «Корацца». Это освежает.

— Но нас ждет еще одна пьеса, — запротестовала Жюли, заглядывая в программу.

— Я буду очень удивлен, если ее сыграют, — ответил художник. — Вы только послушайте! Зрители в таком восторге, что просят повторить «Страшный суд».

— Тогда я голосую за мороженое! — воскликнул Джеймс Сван, беря Лауру за руку. — Слишком много хорошего тоже вредно. Вы пойдете с нами, миссис Тальма? Антракт, очевидно, затянется, если придется восстанавливать декорации для начала спектакля… А потом я отвезу мисс Адамс домой.

— В кафе мисс Адамс пригласил я, так что позвольте мне сопровождать ее, — вмешался Давид.

Лауре пришлось принять его руку, и все отправились в знаменитое итальянское кафе. По дороге Давид наклонился к своей очаровательной спутнице:

— Будьте откровенны, ведь вы упали в обморок не из-за нахлынувших чувств, не правда ли? У вас есть вкус, вам не могла понравиться такая глупость.

— Если вы такого мнения о пьесе, зачем же вы создавали для нее костюмы? Кстати, они просто великолепны.

— Дорогая моя, римский плебс требовал для развлечение крови и смерти на арене цирка. Наша публика ничуть не лучше. Ей следует дать то, о чем она просит.

— Так вот почему гильотина работает почти каждый день?

— Это совершенно разные вещи! — сухо ответил художник. — На эшафоте не играют. Это кровопускание, а Францию необходимо избавить от дурной крови. Но мы сможем вдоволь поговорить об этом, если вы окажете мне честь и позволите навестить вас…

Давиду было очень трудно отказать. Вежливо, но холодно Лаура ответила, что будет рада визиту. В ее голосе не ощущалось ни малейшей радости, но художнику пришлось довольствоваться этим.

Когда они вышли из кафе, Давид, которому надо было вернуться в театр, где он совершенно спокойно бросил своих спутниц, предложил руку Жюли Тальма. Женщина оперлась на нее с видом жертвы, которая не может избежать неприятной участи. Верная супружескому долгу, она должна была досмотреть спектакль, в котором играл ее муж, и явно расстроилась, когда американцы отказались последовать за ними.

— Простите, моя дорогая, но кто-то должен отвезти домой мисс Адамс, — заявил Джеймс Сван. — Я с удовольствием возьму это на себя.

— Моя жена плохо переносит духоту, — мягко извинился Барлоу. — Она пришла только ради того, чтобы доставить удовольствие Тальма.

— Ну, а я должен был доставить удовольствие народу, — ядовито парировал Давид. — Ему нравится видеть своих героев.

— Но мы к их числу не относимся, — сухо заметил Сван, раздраженный высокомерием художника. — И этот народ, с радостью приветствующий кровавые казни, — не наш народ.

— Разве вы нам больше не братья?

— Разумеется, мы с вами братья! Но вы должны знать, что и между братьями бывают разногласия.

Давид не стал настаивать, но взгляд, брошенный им на американца, был весьма красноречивым.

— Боюсь, вы нажили себе врага, — прошептала Лаура.

— Не беспокойтесь об этом. Он никогда не станет на меня нападать. Конвент слишком нуждается в моих кораблях и в том, что они привозят.

Шел второй час ночи, а Лаура все никак не могла уснуть. Причиной ее бессонницы был, без сомнения, ужасный спектакль, на котором она присутствовала вечером, но он только усугубил дурные предчувствия, мучившие ее с самого утра. Весь день Лаура нервничала, беспокоилась, ей казалось, что] грядет какая-то страшная катастрофа. Устав ворочаться с боку на бок, она надела капот и решила спуститься вниз, чтобы пройтись по саду. Свечу молодая женщина зажигать не стала: ночь была ясной, и она отлично знала свой дом.

Лаура уже подошла к высоким стеклянным дверям, когда услышала звон колокольчика у ворот. Она застыла на месте, чувствуя, как тревожно забилось сердце. С добрыми вестями в такой час не приходят, в большинстве случаев это означало обыск или арест… Но она все же взяла себя в руки и вышла на крыльцо. В эту минуту зажегся свет в привратницкой, где жил Жуан, и Лаура увидела, как он идет к калитке.

Во двор вошли два солдата Национальной гвардии. В свете фонаря, который держал Жуан, Лаура сразу узнала Питу. Второй гвардеец был ей незнаком, но что-то в его фигуре привлекло внимание молодой женщины. То ли небрежная манера носить поношенную форму, то ли широкие плечи, осанка, что-то неопределенное.

— В чем дело, Жуан? — спросила она, подойдя ближе. Это наш друг Питу, я не ошиблась? Почему вы его не пускаете в дом?

— Я не хотел вас будить…

— Я еще не спала и как раз собиралась пройтись по саду. Входите же! Входите быстрее!

Мужчины поднялись по ступенькам крыльца, и сердце Лауры затрепетало. Оно узнало того, кто скрывался под обличьем капрала Форже. Именно ему первому она протянула руку.

— Неужели я наконец могу вам чем-то помочь? На ее лице засияла улыбка, но де Бац не улыбнулся в ответ. Он устало снял с себя шляпу, сорвал парик, усы, но горестная складка между его бровей не разгладилась.