— Хорошо, я понял, — прервал Конан, недослушав горячую речь молодого дворянина, — переговоры так переговоры. Отправьте посланника с белым флагом — нет, ты не пойдешь, Кламен, и твой брат тоже. Не то чтоб я очень дорожил вашими благородными головами, месьоры, однако мне надоело приносить Адалаис одни только дурные вести. Сыщите добровольца.

Спустя четверть колокола щитники были готовы к выступлению. Посланец, десятник из Орволана, вызвавшийся рискнуть собственной жизнью ради возможности сберечь жизни собратьев по оружию, с прикрепленным к копейному древку белым полотнищем ступил на мост. Размеренно шагая, отважный воин преодолел треть расстояния, отделяющего его от засеки, потом две трети — гули, соблюдая неписаные законы воинской чести, не открывали стрельбу. Возле преграды посланник остановился и укрепил шест с полотнищем меж наваленных грудой бревен и досок.

Знамя парламентера затрепыхалось на теплом летнем ветерке.

— Мы не хотим крови! — прокричал орволанец в полной тишине, поднимая руку с зажатым в ней свитком. — Я один, без оружия! У меня послание, подписанное самим Конаном, владыкой Трона Льва! Пусть кто-нибудь из вас выйдет и заберет письмо!

В ответ долетело несколько гневно звучащих фраз на пуантенском наречии, которых никто из оставшихся на берегу не разобрал толком, и дважды тренькнула спускаемая тетива. Человек на мосту дернулся, будто от удара в грудь, выронил свиток и упал навзничь. Впрочем, через мгновение он с трудом поднялся и заковылял прочь от негостеприимного рабирийского берега. Вслед ему не стреляли, но, когда истекающий кровью десятник свалился на руки подхвативших его егерей и Кламена Эйкара, стало видно, что обе руки его прошиты навылет — тонкий наконечник стрелы, застряв под кожей, еще торчал над правым локтем. Прибежавший лекарь только покачал головой:

— Связки перебиты, ваша милость. Ложку держать сможет, а чего тяжелее — уже, боюсь, навряд ли…

— Что они там кричали? — уточнил дие Таула у раненого, покуда лекарь готовился к удалению застрявшего под кожей наконечника. Сдерживая стон, тот выговорил:

— Велели убираться. Мол, ничего, кроме смерти, люди за Алиманой не найдут.

— Вот и поговорили! — свирепо прорычал киммериец, сжимая пальцы на рукояти секиры — когда бывало ясно, что драки не избежать, варвар-воитель всегда шел в первых рядах. Словно в подкрепление решения гулей, со стороны Рабиров над рекой взвилось несколько стрел, пущенных по очень крутой дуге. Большая часть бесполезно раскололась о плиты мостового настила, но одна, с полосатым черно-белым оперением, упала почти отвесно и глубоко вонзилась в землю у самых ног короля Аквилонии. Резким движением Конан вырвал ее и двумя пальцами переломил прочное древко, точно хрупкую соломинку:

— Мы давали им шанс, но теперь заставим платить кровавую виру! С нами Кром и пресветлый Митра! Вперед, воины!

* * *

Зрелище медленно ползущей через мост «черепахи» с боками и спиной из составленных вплотную тяжелых квадратных щитов, должно быть, произвело на обороняющих правый берег гулей удручающее впечатление. Они наверняка рассчитывали, что после столь недвусмысленного отказа вести переговоры люди отступятся от замысла преодолеть Рабирийский мост и удалятся прочь. Лязгающий многоногий таран одолел уже добрую треть переправы, а из густого подлеска на другой стороне пока не выпорхнуло ни единой стрелы. Возможно, рабирийцы тоже спешно совещались: не поторопились ли они, обстреляв посланника?

Движущееся сооружение из дерева и стали как раз добралось до середины второго пролета, когда молчаливый лес напротив исторгнул из себя стремительное шелестящее облако. Часть лучников целилась понизу, рассчитывая, что хоть десяток наиболее удачливых стрел юркнет под край щита, вонзившись наступающим в ноги. Другие метнули стрелы отвесно вверх — авось падающее и утяжеленное собственным весом древко отыщет неосторожно приоткрывшуюся на миг щель.

Послышался дробный частый стук, словно от падающих на черепичную крышу градин. «Черепаха» мигом осела, став несколько приземистее и терпеливо пережидая опасность. С пяток щитов в разных местах упали — беспощадно жалящие острия все-таки отыскали себе добычу — но тут же взлетели обратно, подхваченные соратниками раненых или убитых. Лучники на правом берегу продолжали рьяную стрельбу еще с десяток ударов сердца, затем стрелы начали падать реже — какое бы огромное количество оружейного припаса ни заготовили гули, его следовало поберечь.

Именно в этот миг два ряда щитов, образовывавших железный панцирь, слегка приподнялись, словно крышка над закипающим котлом. В отверстия проснулись толстые хищные рыльца арбалетных болтов, кто-то невидимый отдал команду. Скрывавшийся под щитами отряд слаженно огрызнулся залпом из трех десятков арбалетов.

Тяжелые короткие болты прошили ближайшие к мосту заросли. Брызнули срезанные листья и ветви. Кто-то вскрикнул — коротко, но так пронзительно, что услышали даже на левом берегу. Замешкавшиеся рабирийцы не сумели достойно ответить, выпустив несколько дюжин разрозненных стрел, зато следующий залп арбалетчиков наконец убедил людей в уязвимости противника. В растревоженной листве над песчаным откосом возникло что-то темное и неуклюже закувыркалось вниз по склону, пока с плеском не шлепнулось в воду.

Очередная набежавшая волна лизнула неподвижную фигуру, приподняла, оторвала от берега и увлекла вниз по течению в расширяющемся пятне крови.

На пуантенском берегу торжествующе взревели, подбадривая вновь затопотавшую по гранитным плитам «черепаху». На правом молчали, высказывая свою ярость в частых, но неточных выстрелах. К тому времени, когда прикрывавшиеся щитами егеря и стрелки находились шагах в десяти от засеки, гули потеряли троих лучников, попавших под залп и скатившихся в равнодушные ко всему струи Алиманы. Возможно, арбалетчикам удалось ранить или прикончить еще кого-то из рабирийцев, кто не сообразил удалиться от берега или неосмотрительно счел себя достаточно укрытым ветвями деревьев.

Еще усилие — и обстреливаемая со всех сторон «черепаха» доковыляла до засеки. Часть отряда рассыпалась, прячась за наваленными досками и бревнами — теперь препятствие, напротив, стало защитой атакующим — а платунг арбалетчиков вступил в ожесточенную перестрелку с рабирийскими лучниками. Замелькали прихваченные крюки, багры и просто копья с наскоро примотанными к навершию железными когтями — все, чем можно зацепить, отволочь в сторону и отбросить преграждающее путь неподатливое дерево. Вопреки худшим ожиданиям людей, за самой засекой никто не отсиживался, а засевшие в подлеске гули не решились кинуться в рукопашный бой.

Недолгая возня под сопровождение посвиста летящих из леса и в лес стрел проложила через деревянный частокол широкий проход.

Щитники и стрелки ворвались в пролом… и попятились назад, встреченные почти непрерывными залпами лучников-гулей. Видимо, те решили положить напоследок как можно больше наступающих, прежде чем смириться с утратой переправы.

— Пошли! Вперед, Гайард! За короля! К бою, в атаку!.. — это разнообразие кличей, словно искры от костра, разнесшееся над берегом после выкрикнутой Львом Аквилонии команды, сорвало с места нетерпеливо ожидавшую сигнала пуантенскую конницу и бросило ее на мост. Пронзительно запели высокие голоса рожков, оповещающие о приближении всадников. Копыта гулко громыхали по гранитным блокам, егеря и стрелки предусмотрительно шарахались в стороны, открывая дорогу.