Однако, как только Элла начала встречаться с Полом Тэннером, она стала говорить, с предельной простотой: «Разумеется, я никогда не любила Джорджа». Как будто к этому больше нечего было прибавить. А по ее мнению, к этому действительно прибавить было нечего. И ее ничуть не волновали те сложные психологические нюансы, которые составляют разницу между высказыванием: «Разумеется, я никогда его не любила» и логически из него вытекающим: «Я люблю Пола».

А пока Элле не терпелось избавиться от своего нового знакомого, и она чувствовала себя пойманной в ловушку, — не им, а возможностью воскрешения в нем ее собственного прошлого.

Он сказал:

— Расскажите мне о том случае из вашей практики, из-за которого между вами и доктором Вестом разгорелся спор.

Он пытался ее удержать. Она сказала:

— Ах да, вы же тоже врач, все это, конечно же, всего лишь случаи из практики.

Ее слова прозвучали агрессивно и резко, и поэтому Элла застала себя улыбнуться и добавила:

— Извините. Думаю, работа занимает меня больше, чем следует.

— Я вас понимаю, — ответил Пол.

Доктор Вест никогда бы не сказал: «Я вас понимаю», и у Эллы тут же потеплело на душе. Холодность ее манер, в которой она сама себе не отдавала отчета и которая отступала только при общении с хорошо знакомыми ей людьми, сразу же растаяла. Она начала рыться в сумочке в поисках письма и заметила, как Пол улыбнулся с насмешливым изумлением при виде того беспорядка, который открылся его глазам. Продолжая улыбаться, он взял письмо. Он сидел и держал его, не раскрывая, в руке, а сам смотрел на Эллу тепло и с симпатией, словно приветствуя ее, ее настоящую, наконец ему открывшуюся. Потом он прочел письмо и снова замер, держа в руках письмо, теперь уже раскрытое.

— И что же мог поделать бедный доктор Вест? Вы что, хотели, чтобы он прописал ей притирания и мази?

— Нет-нет, разумеется, нет.

— Она, быть может, преследует своего лечащего врача и докучает ему по три раза на неделе начиная, — он справился с письмом, — с 9 марта 1950 года. А бедолага, небось, выписывает ей подряд все мази, которые он только знает.

— Да, понимаю, — сказала Элла. — Мне нужно на него ответить завтра утром. И еще на сто таких же.

Она протянула руку, чтобы забрать письмо.

— А что вы собираетесь ей сказать?

— А что я могу ей сказать? Все дело в том, что таких как она многие тысячи, а может, миллионы.

Слово «миллионы» прозвучало как-то по-детски, и Элла пристально посмотрела Полу в глаза, пытаясь донести до него свое ощущение от гнетущей тяжести невежества и горя. Он отдал ей письмо и поинтересовался:

— Но что же вы собираетесь ей ответить?

— Я не могу сказать ей ничего такого, в чем эта женщина по-настоящему нуждается. Потому что чего она хочет, так это, конечно же, чтобы доктор Оллсэп сошел к ней собственной персоной, во плоти, и спас ее, подобно рыцарю на белом коне.

— Конечно.

— В том-то и беда. Я не могу сказать ей: «Дорогая миссис Браун, нету вас никакого ревматизма, просто вы одиноки и всеми забыты, вот вы и придумываете себе симптомы болезни, чтобы заявить о себе всему миру с тем, чтобы кто-нибудь обратил на вас внимание». Ну, могу я так сказать?

— Вы можете сказать ей все это, тактично. Возможно, она сам все это понимает. Вы можете посоветовать ей постараться общаться с людьми, вступить в какую-нибудь организацию, или что-то в этом роде.

— С моей стороны было бы большим высокомерием давать ей советы.

— Она обратилась к вам за помощью, поэтому высокомерие — советов не давать.

— Вступить в организацию, говорите вы! Но ей нужно совсем не это. Ей не нужно что-то безличное. В течение многих лет эта женщина была замужем, и теперь ей кажется, что от нее оторвали ее живую половину.

В ответ на это Пол промолчал. Он сидел молча, сидел и смотрел на Эллу внимательно и серьезно, и она не понимала, о чем он думает. Наконец он сказал:

— Что ж, полагаю, вы правы. Но вы могли бы предложить ей обратиться в брачное агентство.

Он засмеялся, увидев отразившееся на лице Эллы отвращение, и продолжил:

— Да-да, но вы бы удивились, узнав, как много прекрасных браков я устроил сам, при помощи брачных агентств.

— Вы рассуждаете как… как некий социальный работник и психиатр в одном лице, — сказала Элла, и, как только она произнесла эти слова, она поняла, каков будет его ответ. Доктор Вест, исполненный здравомыслия практикующий терапевт, не терпящий никаких «ненормальностей», нередко отпускал шуточки по поводу одного из своих коллег, «целителя душ человеческих», к которому он направлял пациентов с серьезными психическими проблемами. Так это, оказывается, и есть тот самый «целитель душ».

В это время Пол Тэннер нехотя произнес:

— Да, в некотором смысле, я он и есть.

Элла знала, что его нежелание об этом говорить было вызвано опасением услышать ее слишком предсказуемую реакцию. А какова эта предсказуемая реакция, она знала, потому что остро ощутила нарастающие в себе облегчение и интерес, интерес, смешанный с неловкостью: ведь Пол был знахарем и, соответственно, обладал способностью проникать в самые потаенные уголки ее души. Она быстро произнесла:

— Ой, ну я не собираюсь выкладывать вам все свои проблемы.

После паузы, во время которой, она знала, Пол пытался подобрать слова, которые могли бы ее от этого удержать, он сказал:

— А я никогда не даю советов на вечеринках.

— За исключением вдовы Браун, — уточнила Элла.

Он улыбнулся и заметил:

— А вы принадлежите к среднему классу, не так ли?

Безусловно, это было оценочным суждением. Эллу это задело.

— По своему происхождению, — сказала она.

Он сказал:

— А я из рабочего класса, поэтому, быть может, я знаю о вдове Браун побольше вашего.

В этот момент к ним подошла Патриция Брент и увела его для разговора с кем-то из сотрудников своего журнала. Элла поняла, что они выглядели как пара людей, занятых исключительно друг другом, а эта вечеринка не предполагала такого общения. Патриция всем своим видом дала ей понять, что они привлекли к себе излишнее внимание. И Эллу это весьма встревожило. Пол не хотел от нее уходить. Он посмотрел на нее настойчиво, умоляюще и в то же время — твердо и жестко. «Да, — подумала Элла, — какой жесткий взгляд, словно командный кивок, приказывающий мне оставаться на месте и ждать, когда он освободится и снова сможет ко мне прийти». И она снова внутренне от него отстранилась.

Пора было идти домой. Она пробыла у Вестов всего час, но ей уже хотелось уйти. Пол Тэннер сидел теперь между Патрицией и какой-то молодой женщиной. Элле было не слышно, о чем они говорят, но по смущенно-взволнованному выражению лиц обеих женщин было понятно, что они, косвенно или напрямую, обсуждают профессию доктора Тэннера и то, как его профессиональные знания могут помочь им понять самих себя, а на лице доктора застыла учтивая, но напряженная улыбка. Он еще нескоро сможет от них избавиться, подумала Элла; и она встала и пошла извиняться за ранний уход перед миссис Вест, которой явно не понравилось, что гостья уходит так быстро. Элла кивнула на прощание доктору Весту, которого она увидит, бросив взгляд поверх груды писем, уже завтра утром, и улыбнулась Полу; тот, услышав, что она уходит, вскинул на нее глаза, голубые, ярко-голубые и полные неподдельного изумления. Элла прошла в холл, чтобы надеть пальто, и он последовал за ней, поспешно, на ходу предлагая подвезти ее домой. Теперь он говорил с ней бесцеремонно, почти грубо, потому что был недоволен тем, что его поставили в такое положение, что ему пришлось вот так, на глазах у всех, ее преследовать. Элла сказала: