Я вылез из постели, вымылся, побрился, нанес на рану мазь и наложил повязку. Подумал было о перевязи, но решил сегодня обойтись без нее. Боль ослабла, в движениях появилась уверенность. А если вдруг эта уверенность угаснет, таблетки морфия под рукой.

В столовой гудели голоса постояльцев. Полковник уже спустился. Впервые я видел его за завтраком. На нем был крахмальный воротничок и галстук, стиснутая челюсть выдавала его раздражение. По другую сторону стола восседала миссис Теббит, облаченная в свое лучшее воскресное платье, а между ними расположились Бирн и молодой человек, которого я раньше не встречал.

— Вот и он! — воскликнула миссис Теббит с утрированным восторгом, когда я вошел в столовую. — Наш капитан Уиндем!

«Наш капитан Уиндем? — подумал я. — Она что, вознамерилась меня усыновить?»

— Капитан, — щебетала она, — прошу вас, проходите, садитесь, рядом со мной есть место.

Я повиновался и сел между ней и дверью.

— Мы читали о ваших подвигах в утренней газете, — объявила хозяйка, триумфально размахивая свежим номером «Стейтсмена». Заголовок на первой полосе гласил:

УБИЙСТВО МАКОЛИ: ТЕРРОРИСТ

СЕН ЗАДЕРЖАН

— Там подробно рассказано о том, — подхватил полковник, — как вы подстрелили и изловили этого негодяя кули. Полагаю, вы преподали ему хороший урок.

— Я никого не подстрелил, полковник, — возразил я устало.

— Не сомневаюсь, что вы устроили ему примерную взбучку, — усмехнулся он. — Я уверен, мой мальчик, что вы делали только то, что должны были делать.

Я пробежал глазами заметку, в которой, конечно же, приводилось мое имя.

Пока служанка несла мне завтрак, постояльцы «Бельведера» накинулись на меня с расспросами.

— Скажите нам, капитан, — напирала миссис Теббит, — он уже признался?

— Я не имею права об этом говорить, миссис Теббит.

— Готова спорить, что нет, — продолжала она. — Они никогда не признаются. У них духу не хватает признать свою вину и предстать перед судом. Наверняка молил пощадить его. Но вы должны проявить твердость, капитан. Твердость — единственный язык, который понимают такие люди. Дайте им палец — они всю руку отхватят! — Она бросила взгляд на мужа: — Так всегда говорит полковник. Правда, дорогой?

Старик, судя по всему, не слышал ни единого слова из речи своей благоверной.

Я приступил к омлету. Остывший и резиновый, он был значительно лучше всех предыдущих блюд, выходивших из чистилища — кухни миссис Теббит. Я заглатывал его с рвением кальвиниста в Судный день и поглядывал через стол на Бирна. С тех пор, как я спустился в столовую, он хранил молчание. Возможно, все свои силы он израсходовал на завтрак. А может, Теббиты просто не давали ему и рта раскрыть.

— А где Питерс? — поинтересовался я у него.

— Вчера вернулся в Лакхнау, — ответил Бирн, продолжая что-то пережевывать. — Его процесс закончился в пятницу. — Он отхлебнул чая. — Итак, вы поймали Призрака, капитан? Впечатляюще. Ведь он уже не один год скрывался от правосудия.

— Четыре года! — подхватила миссис Теббит. — Четыре года он был в бегах, и они не могли его изловить. И вот наш капитан Уиндем нашел и арестовал его меньше чем за две недели. Я всегда говорила, что настоящий англичанин быстро с этим справится. С тех пор, как они начали назначать индийцев на ответственные должности, полиция покатилась в тартарары.

— Как и все остальное, — буркнул полковник.

Я закончил завтракать и, извинившись, попрощался.

— Конечно, капитан, — сказала миссис Теббит. — Мы все понимаем. Вам надо работать. — Она повернулась к мужу: — Мне просто не терпится рассказать викарию о том, как наш капитан Уиндем подстрелил этого негодного террориста!

Оставив их обсуждать поимку террориста, я вышел на улицу. Было душно. Приближалась гроза. Салман сидел среди других рикша валла на углу площади. Я окликнул его. Он что-то коротко сказал своим товарищам, поднял рикшу и подошел ко мне.

— Доброе утро, сахиб, — поздоровался он, с беспокойством поглядывая на небо. Вероятно, тоже заметил перемену в воздухе. Потом опустил рикшу и прикоснулся рукой ко лбу.

Я кивнул, забрался на сиденье.

— Лал-базар, чало.

Несокрушим ждал меня у двери в кабинет. Погруженный в мысли, он стоял, прислонясь к стене, и постукивал по полу своей лати.

— С добрым утром, сержант.

Он мгновенно выпрямился и отдал честь.

— С добрым утром, сэр.

Несокрушим последовал за мной в кабинет, но в дверях замешкался. На столе меня ждала еще одна желтая записка, на этот раз от Дигби. Датирована она была вчерашним вечером. Дигби договорился с подразделением «Эйч» о переводе Сена. Их люди должны приехать за арестантом в девять утра. Я смял записку и швырнул в корзину для бумаг. Комок стукнулся о край корзины и упал на пол.

— Все в порядке, сэр? — спросил Несокрушим.

— Все нормально.

В конце концов, не произошло ничего неожиданного. Мы с самого начала знали, что рано или поздно подразделение «Эйч» доберется до Сена. Но это не значило, что я должен этому радоваться.

— Военная разведка сегодня утром приедет за Сеном, — сказал я. — Пойдемте расскажем ему новости.

Мы спустились в подвал. За ночь помещение приобрело международный душок. К сборищу местных арестантов добавилась пестрая коллекция моряков из разных стран, и вонь рвоты и испражнений проникала повсюду. Камеры были набиты под завязку. Калькутта — портовый город, а портовый город — это моряки в увольнении, которым нечем заняться, кроме как спускать жалованье на выпивку и шлюх. Европейцы, африканцы, даже несколько китайцев вповалку валялись на каменном полу в тяжком похмелье.

Сен, однако, был на особом положении. Как политический заключенный, он находился в камере один. Он лежал на нарах, но не спал, и выглядел получше, чем накануне. По крайней мере, кожа его обрела более-менее нормальный цвет. Не без усилий он приподнялся на локтях.

— С добрым утром, господа, — на худом лице появилась кривая улыбка. — Чему обязан таким удовольствием?

— Сегодня утром вас передадут военной разведке, — сказал я. — Кажется, ваша мечта посмотреть на Форт-Уильям скоро исполнится.

Он принял новости стоически:

— Это не так уж важно. Обвиняют ли меня в убийстве мистера Маколи?

— Окончательный список обвинений будет предъявлен после того, как вас допросят в подразделении «Эйч», но да, предварительно это одно из обвинений.

Он встретился со мной взглядом:

— Понимаю, капитан.

Я оставил Банерджи с тюремщиком готовить Сена к переводу и ушел, надеясь раздобыть себе чашку кофе.

Кофе я не нашел. Вместо этого в меня вцепился какой-то пеон. Оказалось, что Доусон и его люди прибыли на час раньше условленного. Как бы я к ним ни относился, им точно нельзя было отказать в энтузиазме. Я отправился в вестибюль, где меня ждал полковник в сопровождении, как мне показалось, целого взвода гуркхских стрелков.