только с голодухи. И так же проигрывали в плане разведения — в неволевроде не плодились, отлавливались звероловами из каких-то малых народностей. Последние бродили по окрестным лесам, и лоси были их основным бартером с «цивилами» поселений.

А вот кибитка с единорогами была подозрительно знакома. Только начал я вспоминать, как Зелёнка озвучила:

— Гномы, тридцать один. И наш знакомый, Вася.

— Художник-порнограф? — хмыкнул я.

— Угу, — кивнула Ленка.

— Так, ну спрашивать, что им из под нас понадобилось — я у тебя не буду, — мудро решил я. — Подъедем.

Подъехали, и к нам подвалила парочка из хмурого гнума и Васи. Впрочем, гнум был хмур, как и прочие окружающие гнумы — морды лиц у десятка коротышек вне кибиток были похоронными. Вася был как обычно, когда не показывал свои сношательные картины, то есть кланялся, глазки пучил и лапки складывал.

— Здравствуйте, Ваше Бессмертие, здравствуйте, Елена, — мелко закланялся он.

— В моём случае — сомнительное пожелание, — хмыкнул я. — Но в общем — тебе тоже не шибко смертельных хворей.

— Привет, — помахала Ленка рукой.

— Что надо, кто такие? — уставился я уже на хмурого гнума.

— Семёныч я, Олег Семёныч, — хмуро, но с некоторой надеждой буркнул он. — Вожу караваны от Самоцветного к Стальному, — аж подбоченился он. — Этот мазила трындит, — тыкнул он в изображающего поражение в самый эстетизм Васю, — что вы охеренно с нечистью и нежитью справляетесь?

— Зелёнка, Кащей, — представил я нас. — Не знаю, трындит или не трындит. Тебе Семёныч виднее, — задумчиво протянул я.

— Э-э-э… ы-ы-ы… — испытал некоторые затруднения гнум. — Вот хрень-то! — пожаловался он. — Поможете?! Не обидим! В разумных пределах!

Я аж заслушался и залюбовался — этот комод на ножках тремя фразами, в секунду умудрился изобразить: сиротинушку, человека с серьёзными проблемами и, наконец, склочного жадного коротышку.

— А что у вас случилось? — заинтересованно пошевелила ушами Зелёнка.

— В принципе — нечистью и нежитью занимаемся, — нейтрально уточнил я.

После чего, дополняемый очень эстетически-чувствительными вставками от «этого рисовальщика похабного». Правда, глазками Семёныч маслянел, так что к порнографической живости приобщился, шалун бородатый, факт. Это даже сквозь хмурость и прочее видно было, а с чего хмурым быть, прямо скажем, было.

Самоцветное — добывающее поселение на юге, не сильно обширное, но добывает что-то редкое и полезное, на детали я трясти Степаныча не стал, пока.

Так вот, собирается раз в три месяца караван и телепается вдоль хребта, плюс-минус, до Быстрого, по пути захаживая в прочие селения. Те и свои шлют, да и есть способы коммуникаций, от реки до пакости летучей — но лишний караван не лишний.

И наш знакомый Вася к ним прицепился, привнося в тяжёлый шахтёрский быт радость живописной эротики и порнухи.

Ну так вот, прёт караван до Стального почти две недели — с заходами в поселения по пути, бартером, отдыхом и просто разговорами. Сейчас он в пути десять дней. И вот, на третий день выходит у караванщиков хрень. А именно — они, со слов аж почерневшего и, мало что не землю носком ласты ковыряющего Семёныча, заблудились.

Что, с учётом регулярно водимых караванов, да и мягко говоря — заметных ориентиров, в виде горного хребта и реки (Ленка аж голограмму проявила, куда рассказчики потыкали — ну невозможно там заблудится, вот вообще никак!) дело крайне маловероятное. Но заблудились. И до селения не добрались, уже в сумерках, несколько озверев от блужданий, решили заночевать в поле. А с утреца бузить, ломать всё, что ломается, и вообще.

Но вот бац — выходят к немаленькому домику. Постоялому двору, гостинице придорожной.

— Там дороги не было! — сокрушался гнум. — Я, пень тугодумный, не подумал! И руны не среагировали, мол, всё нормально, — жевал он бороду.

В общем — гостиница. Охренительная, с «девками поддатливыми», вкусной жратвой, приятной и поддатливой хозяйкой, которая сообщила, что вот только открылись, всё для дорогих клиентов. Перед, тем как поддаться, как я понял.

В общем, пожрали караванщики, попарились помылись, культурно с поддатливым персоналом отдохнули. И проснулись наутро в чистом поле. Ничего не пропало, все целы-здоровы.

Ну — небывальщина, бывает, махнули гнумы лапой. И потопали в селение, до которого было не более пары километров. Заехали, что-то прикупили, чем-то поменялись, ну и выдвинулись к следующему, где заночевали.

А вот на утро проснулось на одного караванщика меньше. Насколько «своей» смертью помер гнум — непонятно. Как по мне — вполне своей, порванная печень и свёрнутая шея — вполне своя «причина».

Расследование, причём с охреневающими и добросовестными местными показало, что помер гнум сам. В номер никто не заходил, не мог зайти, на что указывали и стены и пристрастная проверка как местных, так и караванных. Впрочем, по эстетическому уточнению Васи Семёныч местных обматерил, обозвал казлами кровожадными. Но гнумы мрут, а караван идёт, так что выдвинулся караван дальше.

И на следующую ночь, вот сюрприз-то, ещё один гнум не просыпается. Без внешних повреждений, сердце не выдержало. У гнома, который этим аксессуаром может гвозди, не прерывая жизнедеятельность, заколачивать.

Пару часов посовещались («я много нового узнал», интимно сообщил Вася), но гнумы мрут, караван идёт. Выдвинулись.

Ещё труп на следующий день прилагался. Выписав лещей Васе (очень больно и ни за что! — возмущался талант), караван призадумался. Стал не материться, а думать. И выходила такая петрушка, что ВСЕМУ каравану, включая нескольких гнум, снится одно и то же. Постоялый двор, который исчез. Каждую ночь. Не страшные сны, приятные даже, от «покушать-попариться» до «с персоналом пообщаться». Вот только гнумы мрут, руны и артефакты молчат, а из «необъяснимого» — только это.

Но гнумы мрут, караван идёт. По дороге стали теребить магов, шаманов, гадалок на тему, что случилось, как не помирать-то? Большая часть ни хрена не чувствовала, не намагичивала и не знала. Либо вращали пальцем у виска, либо пожимали плечами — небывальщина.

Один эфирный оператор в пути, один — в Быстром, и, кстати, гоблинша-шаман, как бы не та, у которой Зелёнка расходники покупали — выдали вердикт: «сильшейшая эфирнаянебывальская сучность, в материи не проявленная». В смысле: вам всем, уважаемые, звиздец. И сделать мы ничего не сможем, и никто не сможет. Пишите завещание и получайте удовольствие.

Гнумы, склочники бородатые, благому совету не последовали. Хамски хотели жить. И Вася, несмотря на свой эстетизм, тоже: сны о гостинице и ему снились.

Обегали Быстрый, попробовали найти помощь, но не нашли ни хера: либо никто ничего не знал и не видел, либо — «я не возьмусь, идите с миром».

Правда, Вася упомянул, что в лавке древесных эльфов им предложили помочь. На что Семёныч сморщил