– Человек, как всегда, не имеет правильного представления о том, что происходит с ним и с людьми вокруг, – ответил Дьявол.

– Это почему это? – вскинулась Манька, хмуро и исподлобья, почти с ненавистью обойдя огненную статую по кругу. Человек не видел ее, но черви видели, и поворачивали тело парня, прикрывая спину, нацеливаясь взглядом, как дулом пистолета.

– Все дело в том, что ты случайно участвовала в эпитамии, не предназначенной для тебя – часть обращений противоречивы. Вакцинация не раз и не два уберегла тебя. Ты скрыта от глаз вампира и постоянно путаешь Бога, который в одном месте иной раз молотит противоположно самому себе. А в его сердце Бог, который истинно Бог, признанный даже мной. Она не только Бог, она его лицо и гневный голос, а этот мертвец – обитель истины о Божестве. Он знает ее, помнит – и тащит повозку с солнцеликой. А твоя душа-вампир придушил тебя ночью, тайно – ты в глаза его не видела. И живая пока, тьфу, тьфу, тьфу. На тебе нет греха, когда человек сознательно убивает землю. Если проще, то имя твоего вампира написано на грязной тряпке, и сам он затерялся среди тех, кто вытер о тебя ноги. А ее имя светиться на белоснежном полотнище. Он раб, а ты вол – он для госпожи, ты для многих. У него нет любви к людям, он отказался от них. И первый плюнул бы в тебя, если бы знал, что ты поднялась на вампира. А ты ходишь от дома к дому и веришь в людей, и была бы рада даже ему, если бы он хоть как-то обратил внимание. Но, знаешь ли, любить одного человека опаснее, чем все человечество – нет-нет, и кто-то из «многих» разует глазенки, облегчая участь… С одной стороны, вроде бы минус, но с твоей стороны это плюс.

– Странно, что я вообще тогда тут делаю? – обиделась Манька. – Ты все время говоришь обо мне гадости! Когда это мнение вола интересовало тех, кто заставляет его работать?! И этот малохольный, – она не удержалась и смачно плюнула в глаза тлеющей плоти, – меня меньше всех интересует, – она отвернулась. – Пусть себе горит… Не такая я послушная.

– Чтобы не забывала, от какой беды спасаешься. Когда раб бежит из неволи, он достанет безопасного места и живет, а волу везде опасное место, если на тучную пажить веду его не я. Сделать тебя такой – вампиры всегда успеют, если поймут, что прокололись.

– Я не вол! – еще сильнее обиделась Манька.

– Это не обидное слово, – успокоил ее Дьявол, усмехнувшись голосом. – Это доходное слово, у которого есть и мясо, и сила. Ясности недостает. А раб свою зависимость осознает и смирился. В отличии от вола, он знает. Быть рабом много позорнее, чем волом. Раб продает себя, чтобы извлечь из этого выгоду, а вола обыкновенно используют. Но если к нему добавить сознание – «Я», то получится «Воля». А воля уже ближе к Богу. И нечего обижаться на животное. Человек – два вола, обретших волю. Между прочим, у животного тоже есть сознание, которое от человеческого ничем не отличается. Красная глина у меня однородная, другое дело, что у кого-то ее больше, у кого-то меньше. И дышу я на нее по-разному. И пространства своего нет. Их сознание никогда не звезданется, оно размытое и не мыслит отвлеченными категориями – именно, как глина в земле. А твое сознание на двух землях, и не как поле, а как частица, смещенная к краю.

Манька промолчала, мрачно уставившись на ужас перед собою. Получалось, что и Твердь защищала вампира. Интеллект ему не требовался, умные посылы интеллектуально выманивали его у прохожих. Любой обращался с идеями, в первую очередь, к вампиру, а тот уже решал, как и куда ее приспособить. Человек вряд ли смог бы в одиночку пробиться через все воздвигнутые барьеры. Даже здесь, в Аду, она была менее значима, чем Мудрая Помазанница.

Дьявол не выдержал и недовольно пристыдил ее.

– Ну, знаешь! Если так рассуждать, можно забыть о том, что где-то внутри тебя есть ты, подобная мне, сдвинувшая с катушек Бездну. У меня не бывает ничего незначительного. Даже атом – и тот произведение искусства. Но, если миссия твоя на этом завершена, могу позвать черта…

– Я же ничего не сказала! – пробурчала Манька, оправдываясь.

– А я услышал. Вопль, что головню поставил выше. Но она повесилась, а ты, слава Дьяволу, пока жива! – Дьявол рассмеялся.

– Не надо, я сама позову, – Манька вдруг снова почувствовала боль. – Обидно мне. Грустную ты придумал историю обо мне и моей твердыне. Твердыня оказалась падальщиком, а я – падалью. Даже не понимает, – она жестом ткнула в человека, – что где нет места мне, там нет места и ей. Если я – это я, земля у меня по-другому живет? Ведь со мной бедствует! И будет, как эта… Нет места нам обоим, – голос ее из обиженного стал злым. – Отправлюсь в Бездну – и никому не докажешь, что умнее была. Это и есть второй шанс?

– Что делаешь ты с ногтями и волосами, когда понимаешь, что они стали лишними? Прикладываешь на место? Оплакиваешь? Пытаешься слепить из них существо, подобное тебе? – с легким недоумением возмутился Дьявол. – А я пытаюсь понять, чем этот волос и ноготь был. Глупое занятие, но как оказалось, волосы и ногти в своих собственных глазах гораздо весомее, чем они есть на самом деле. Вот ты – голое сознание, лишенное даже малой способности, которая дана человеку – произнести в земле слово… Маня, почему я должен ценить тебя? Ты знаешь что-то, чего не знаю я?! Или, может быть, я не восполню утрату?! Это для себя ты уникальна, а для меня как миллиарды больных мертвецов.

Дьявол опять издевался над нею – Манька сообразила, что вновь наступила на те же грабли. Борзеевича рядом не было, чтобы разделить с нею насмешки.

– Пора с этим что-то делать… – твердо проговорил Дьявол. – Ну так признай, что ты ничтоже сумнящееся существо, бесполезное и бессовестно отнимающее мое время.... Та же Благодетельница… Имеет знания, которым нет объяснений в твоей голове! – напомнил он. – Разве не умнее? Да, она мыслит не так широко, но ей хватило ума, чтобы устроить себя, тогда как ты – с твоим-то интеллектом! – больная, избитая, обманутая, украденная и вынутая…

Маньке вдруг отчаянно захотелось применить те же самые слова, которыми изгаживали ее, к душе Благодетельницы, на которую она смотрела почти с ненавистью. Но она удержала себя. Могла ли она встать ногой на землю, которая была беспомощна и убита много раз? Злость прошла. Внезапно ей показалось, что Дьявол, наверное, испытывал ее – так ранить мог только он.

– Если земля такая умная, понять бы ей пора, где я, а где вампир, – недовольно проговорила она. – Я никогда не желала зла ни себе, ни вампиру, и если что-то у земли на меня есть, то без меня это было. Но ведь не получилось выставить вампира! – воскликнула она почти в отчаянии, прислушиваясь к себе.

Все как обычно. Радио работало на нескольких каналах сразу – слева, справа, спереди, со спины и из чрева. Сейчас она слышала каналы даже лучше, но без всякой боли. Иногда разговаривали двое, иногда людей на передаче было больше. Они говорили о чем-то своем, никак не касаясь ее жизни – недалекие, а разговоры глупые. В основном просили денег, требовали, доказывали, плакали, кричали, когда мольбы не достигали ушей, и ей почему-то сразу приходи на ум разные мысли о себе самой, когда она начинала невольно представлять то, о чем ее просят, только на свой лад. И все они считали себя интересными. Денег у нее сроду не было, и была она без определенного места жительства, поэтому, следуя советам Дьявола, начинала мысленно рассказывать им о своей безрадостной жизни, советуя обратиться к кому-нибудь другому. Но мысленно получалось только слушать. Иногда произносила мысли вслух, в трех словах – идите в баню.