Кто-то может удивиться, что эльф убил столько животных. Но только недалекий обыватель может думать, что мы питаемся одной травой и плодами. Эльфы едят мясо и охотятся так же, как и все. Мы убиваем, чтобы удовлетворить свою потребность в еде, но никак не из-за редкого меха животного или ради забавы. Эльфы берут от природы только необходимое, не нарушая ее баланс. Но даже если вдруг он будет нарушен, кому, как не нам, удается его восстановить?

Можно было бы сказать, что наше соревнование с оркой было забавой. Не совсем: ведь убитые животные стали пищей для воинов, их тушки не сгнили в какой-нибудь канаве. Если эльф охотится только для себя, он убьет одно животное, чтобы утолить свой голод, но, если у него есть семья, он будет охотиться больше.

На этом я прекратил свои издевательства над оркой. Надо признать, она переносила их с несомненным достоинством и ни разу не опустилась до грубости или открытой агрессии. Так что мне даже стало неловко: в самом деле, что я как капризный ребенок? Ну зеленая и зеленая. Пусть живет…

…К середине четвертого дня пути лес закончился. Перед нами расстилалась степь. Впереди возвышались горы. По словам Атиуса, до их подошвы оставалось чуть больше одного дневного перехода. Орка с самого утра вела себя странно. Время от времени она к чему-то принюхивалась. Вид у нее при этом был угрюмый и недовольный, а раздувающиеся ноздри и вправду придавали ей сходство с хищным зверем.

– Что это там? – спросил Ал, ехавший рядом со мной.

В том направлении, куда он показывал, поднималась какая-то крепость. Для человека это выглядело всего лишь темным пятнышком, но я мог разглядеть каменную стену.

– Это заброшенный город-форт, – подтвердил мои мысли Атиус. – Однажды империя пыталась заселить Безымянные земли, и это – первое и последнее сооружение, построенное здесь людьми. Скорее всего, мы обойдем его стороной.

Никто не стал задавать Атиусу лишних вопросов. Печальная история крепости была известна всем. К вечеру мы оказались рядом с фортом, так что можно было в подробностях разглядеть стену, окружающую город. Она отлично сохранилась, лишь камень со временем почернел и в некоторых местах зарос диким плющом.

Как только мы собрались остановиться на ночлег, в степи поднялся сильный ветер. Он ударял мощными порывами, швыряя в лицо пыль и сухие травинки. Шквалы были настолько яростными, что один раз меня чуть не сдуло с коня. Мулы и лошади нервничали. В таких условиях костер ночью не продержался бы, не говоря уже о том, что не очень приятно спать, когда тебя обдувает со всех сторон.

– Кажется, я ошибся и нам придется заночевать за крепостными стенами, – сказал Атиус.

– Там опасно? – спросил я у чародея.

– Нет, город давно заброшен. Просто это не самое приятное место. Один раз я был там, и у меня осталось недоброе воспоминание. Тяжело объяснить. В общем, сами увидите.

Минут через двадцать мы въезжали в ворота. Одна из створок просто валялась рядом с проходом, проржавевшие от времени петли не выдержали ее веса. Вторая была открыта.

Когда караван оказался за крепостными стенами, у меня создалось впечатление, будто я попал в другой, безрадостный, призрачный мир. Поблекли краски, на плечи будто навалился тяжелый груз. Все было каким-то серым и гнетущим: потемневший от старости камень мостовых, прогнившие деревянные дома. Форт был пуст и мертв. Единственное, что его заполняло, – это пыль. Она была везде, покрывала чуть ли не каждый дюйм крепостных стен и зданий, толстым слоем лежала на мостовых, кружилась под порывами ветра, посыпала наши головы и плечи.

Для заброшенных мест это неудивительно. Необычно было то, что пыль имела какой-то странный зеленоватый оттенок. Я остановился и ради интереса стер со стены пальцем немного этого порошка. Растер, поднес поближе к глазам, чтобы рассмотреть, даже понюхал, после чего громко чихнул. Обычная пыль, только почему-то зеленая. Я решил не забивать себе голову лишними вопросами и не обращать внимания на эту странность.

Воины и погонщики тоже настороженно оглядывались по сторонам. Кое-кто даже высказал предположение, что в форте могут водиться упыри, которые, как известно, любят устраивать гнезда в таких вот гнусных местечках. Но самой недовольной выглядела орка. Теперь она уже не принюхивалась, а, наоборот, старалась вдыхать пореже. А на физиономии поселилось такое брезгливое выражение, что казалось, девицу вот-вот стошнит. В очередной раз с отвращением втянув в себя воздух, она подошла к Атиусу и что-то прошептала. Маг тоже помрачнел.

Атиус послал нескольких воинов разведать, подходят ли какие-нибудь здания для ночевки. Люди вернулись быстро, доложили, что все дома гнилые. Спать под крышей было себе дороже: неизвестно когда на тебя может упасть трухлявая деревянная балка. Хорошо сохранилась только ратуша – единственное каменное строение в форте. Но ее одной явно было мало, чтобы разместить весь отряд. Да и тепла особого эта промерзшая башня дать не могла.

Было решено заночевать на центральной площади перед ратушей. Площадь представляла собой большое открытое пространство, на краю которого громоздилась круглая каменная чаша, когда-то бывшая фонтаном. Крепостные стены переламывали ветер, донося до нас лишь небольшие порывы.

Воины принялись располагаться на ночлег. Большинство из них работали молча, лишь изредка поминая все тех же упырей. Пока люди разжигали костры, готовили пищу, я решил обойти место стоянки. Ничего нового не нашел, везде те же прогнившие деревянные дома, почерневший камень и все та же странная серо-зеленая пыль. Несколько раз замечал на себе цепкий взгляд орки. Она следила за мной так внимательно, будто я как минимум собирался перерезать весь отряд во сне.

Не найдя ничего интересного, я подошел к костру, где Атиус менял повязку Маку. Когда чародей снял с раны бинты, порыв ветра швырнул в нас пыль, которая припорошила едва начавшую затягиваться рану.

– Печет, – сказал воин, поморщившись.

– Ничего, это всего лишь пыль, – ответил Атуис. – Сейчас промою, и все будет нормально.

После перевязки Мак, ворча что-то о проклятой грязи в проклятом форте, находящемся соответственно в проклятых землях, отошел, а волшебник поудобнее устроился возле костра, наблюдая за пляшущими языками пламени. Я опустился рядом с Атиусом. Кроме нас вокруг огня сидели еще несколько человек: два чародея, Ал и четверо незнакомых мне воинов. Несколько минут спустя к нам присоединилась орка. Над маленькой компанией повисла гнетущая тишина: все молчали, каждый думал о чем-то своем. В этом мертвом городе было так тоскливо, что казалось, будто любое произнесенное слово прозвучит жутко и пронзительно. Вдруг Атиус громко рассмеялся и сказал:

– Извините, вспомнил одну забавную историю. Тяжело в это поверить, но она действительно произошла около пяти веков назад в горах, которые мы собираемся пересечь. Интересует?

Все молча кивнули, глядя на чародея.

– Как я уже сказал, это случилось пятьсот лет назад, – продолжил Атиус. – В то время Арвалийская империя была далеко не так сильна, как сейчас. Да, строго говоря, была она и не империей, а маленьким королевством, которое постоянно разрывали междоусобицы, войны и голодные бунты. На троне тогда сидел Август Четырнадцатый, прозванный в народе Странным. Поговаривали, что он просто-напросто был умственно неполноценным. Свое прозвище король получил за любовь к изданию нелепых законов. Например, Август запретил есть мясо утки простолюдинам, поскольку считал его изысканным кушаньем, достойным лишь дворян. Естественно, многие охотники были недовольны. Также он издал указ, гласивший, что каждый аристократ, имеющий любовницу, должен поставить в известность о ней свою жену. Так что и высший свет не был ему благодарен: из-за дурацкого нововведения распалось множество браков. Закон о мясниках тоже был хорош в своем роде. Однажды, проезжая по столице, король почувствовал неприятный запах, исходивший от мясной лавки. Вернувшись в замок, он сочинил закон, обязывающий мясников вынести торговлю за черту города. Тем же, кто хотел продавать мясо в столице, предписывалось четыре раза в день опрыскивать свою лавку духами, чтобы перебить дурные запахи. Люди были очень не рады, узнав, что за свининой и говядиной им придется ходить за городскую стену. Естественно, народ возмущался глупостью монарха, постоянно бунтовал. Было еще множество мелких нелепых законов, таких как запрет на чаепитие после двух часов дня или запрет на ношение деревянных башмаков в городе после восьми часов вечера, дабы их клацанье по мостовой не мешало людям отдыхать.