До селения — районного центра — добрых двести километров.

Дорога хорошая. По припудренному снежком песку, прихваченная морозом, она не хуже асфальта. Песок, снежок и сопки. То подъем, то спуск. То опять подъем и опять спуск.

Пятьдесят… сто… сто пятьдесят километров, прыгая и трясясь, проехали благополучно.

Но вот машина стала, и мотор ее заглох.

Кругом степь, сопки и звездное небо над головой. Месяц — в стороне.

Шофер сбросил меховые рукавицы и открыл дверцу.

Лютый морозный воздух обдал нас.

— Сейчас посмотрю… Заело что-то…

Монголы хорошо говорят по-русски.

Он открыл капот машины, и долго возился в моторе, и дул на руки, и вновь возился.

Я вышел из машины.

Шофер почти окостеневшими от мороза руками продолжал копаться в моторе, наконец сказал:

— Пошли назад, погреемся! Холодно!

Мы нырнули в кабину, совсем уже остывшую.

— А до селения далеко? — спросил я.

— Не очень, — сказал шофер. — Пятьдесят или чуть больше километров, а если по сопкам, то покороче можно… Тридцать будет. Сейчас согрею руки, опять попробую. Заведется!

И он пробовал. И не раз. Согревался. Снова пробовал.

Неожиданно впереди засветили фары. Машина! Явно машина!

Машина — а это был грузовик, я уже заметил, — шла по соседней проторенной по степи и сопкам дороге.

Наш шофер бросился куда-то вниз, под откос, и, скатившись по снежному склону сопки, остановил грузовик. Они — два шофера — о чем-то говорили. Потом шофер грузовика, не включая мотора, направился вместе с нашим шофером к нашей старенькой «Волге». Путь был тяжел — подняться на сопку, по которой идет наша дорога в сомон. И подойти к нашей старенькой «Волге».

Они подошли. Шофер грузовика поковырялся в моторе. О чем-то поговорил с нашим шофером. И ушел…

Наш шофер проводил его.

Вернулся и сказал:

— На большой машине ездит, а хорошим людям помогать не хочет…

В старенькой «Волге» мы замерзали.

Все отлично было вокруг нас. И небо со всеми известными и неизвестными звездами, и месяц, который ярко светил где-то в стороне от нас — страшно равнодушный.

А что же мы?

Еще час прошел и второй.

Но вот на дороге появились в свете фар нашей неуправляемой машины два странных существа — огромные, черные, горбатые, с рогами, с шерстью, висящей от хвоста до головы и спускающейся на землю.

Ночью в свете фар трудно было понять, что к чему, но важно было, что кто-то появился на нашей дороге.

Это были яки. Два быка и хозяин с ними. Значит, мы уже не одни.

Шофер о чем-то говорил с хозяином.

Затем все было как в сказке.

Двух заиндевелых черных яков с белыми пятнами на лбах прикрепили веревками к нашей машине. Хозяин яков, тоже заиндевелый, что-то сказав нам, повел их в обратную сторону. Повел вместе с «Волгой». Огромные, черные, лохматые яки весьма бодро тащили нашу старенькую «Волгу».

Все равно было холодно. И, может, холоднее, чем было раньше. Ноги сводило от мороза. Руки коченели.

Но впереди спокойно шли два горбатых яка и их хозяин. В свете фар, покрытые инеем.

Через час или чуть раньше хозяин яков сел к нам в машину:

— Согреюсь чуть… А они дорогу знают!

В третьем часу ночи мы вернулись в районный центр.

Старенькую «Волгу» бросили у гостиницы. Хозяина яков устроили вместе с нами на ночлег.

— А мне утром даже лучше идти в аймак, — сказал он.

— А как же ваши яки?

— Они холод любят, а поесть им надо дать, — сказал хозяин яков. — Я ведь член кооператива, по-вашему — колхозник. Веду к себе домой этих яков…

Мы кормили яков, которые стояли у гостиницы, всем, что могли раздобыть. Сеном и хлебом, а я даже сахаром. Яки принимали все. Только тут я заметил, что в ноздри их вставлены большие металлические кольца.

Яки лизали мне пальцы и в лицо тыкали своими мордами — пытались лизать.

— Они добряки, если с ними по-доброму, — сказал мне хозяин яков.

Мы спали с ним в одной комнате.

— Тепло, хорошо, — сказал мне мой сосед по комнате.

Я вспомнил шофера грузовика, который не помог нам в степи. И вспомнил яков. И их хозяина.

Хорошо вспомнить о добром.

Козел-регулировщик

В Катманду́ — столице Непала, маленькой страны в горах Гималаях, — очень узкие улицы. А движение большое. И машин много.

Поэтому там лучше всего ходить пешком.

В первый же день, когда мы прилетели в Катманду, я отправился гулять по городу.

Маленькие шумные улицы вели куда-то в центр. Я пошел туда. Площадь. Слева — огромное пустое зеленое поле, справа — королевский дворец, а впереди — скопище машин, осликов, буйволов, яков, велосипедистов, людей с тележками.

Под красивым зонтиком, похожим на гриб, на возвышении — полицейский в белых перчатках. Регулировщик.

Он, как артист, дирижирует потоком транспорта: машины, ослики, буйволы, яки, велосипедисты, люди с тележками бегут сами по себе, а полицейский размахивает руками, то поворачиваясь вправо, то — влево, и вид у него очень серьезный.

А рядом с ним стоит огромный бело-грязный козел. Крутые загнутые рога. Длинная висячая борода, как у облезлого деда-мороза.

Стоит и внимательно смотрит на улицу — как по ней идет движение.

Я тоже остановился. Стою, смотрю, любопытно.

Но вот регулировщик посмотрел на часы, снял белые перчатки и спустился на землю.

Козел посмотрел на регулировщика. Полицейский потрепал козла по спине и ушел. Козел поднялся на его место и замер.

Вид у него был важный и безразличный.

По главной улице так же, как и прежде, катили машины, бежали ослики с седоками, тянулись телеги, запряженные буйволами и яками, торопились велосипедисты и люди…

Козел спокойно стоял на возвышении регулировщика и смотрел на улицу.

Десять дней был я в Катманду. И каждый день видел козла и регулировщика, а то и одного козла на посту полицейского. Он вполне заменял его.

Потом мне объяснили:

— О, это необыкновенный козел! Он — символ нашего города! Он стоит на этом месте много лет, и неизвестно еще, с кем больше считаются люди — с ним или с полицейским…

Смелый поросенок

Эту историю узнал я в Латвии в небольшом поселке. Один рыбак решил купить поросенка. Услышал, что в соседнем поселке, за рекой Даугавой, у другого рыбака свинья опоросилась и есть у него лишние поросята. Месяцев трех от роду.

Сел рыбак в лодку, переплыл широкую в этих местах Даугаву, нашел нужного человека.

— Говорят, лишние поросята у тебя есть? — спрашивает.

— Есть.

— Продашь?

— А что ж не продать?