Ха-ха-ха.

В настоящий момент я сижу на террасе в полном одиночестве. Мама ушла наверх принять ванну, и, думаю, папа (который уже вернулся из аэропорта) пошел с ней. Я проверяю сочинение Рупса на французском и исправляю его отвратительную грамматику, решив, что сейчас не время просить Хлою стать на вечер его Учительницей французского. Так что я сам работаю сверхурочно и стараюсь не думать о ее неминуемом отъезде.

Кладу ручку на стол и смотрю на звезды. Нам осталось здесь еще целых две недели, так откуда ощущение конца отдыха, когда это не так?

– Привет, Алекс.

Подпрыгиваю, оборачиваюсь и вижу маму. Она спустилась вниз бесшумно, как дух, в своей белой разлетайке.

– Привет, мам.

– Можно посидеть с тобой?

– Конечно.

Она наклоняется ко мне.

– Что ты делаешь?

– Помогаю Рупсу. Ему надо сдать экзамен, чтобы получить пособие.

– Как мило с твоей стороны, – говорит она, садясь.

– Фред уже перестал реветь? Я больше не слышу его, – говорю я, стараясь поддержать нейтральный разговор. Я чувствую, что она чем-то взволнована.

– Да. Он в конце концов сдался и уснул. Силы небесные, этот ребенок умеет орать, – вздыхает она. – Ты в порядке, дорогуша?

– Мне следовало бы задать этот вопрос тебе.

– Я просто расстроена, что Сэди уехала, вот и все.

– Вы же увидитесь в Англии, правда?

– Да. Наверное, это из-за ощущения, будто отдых подходит к концу.

– В точности мои мысли. Но это не так.

– Нет, – она смотрит на меня. – Уверен, что ты в порядке?

– Угу. Впрочем, я буду скучать по Хлое.

– Ты очень привязался к ней, да?

Я киваю, потом беру ручку и притворяюсь, что продолжаю проверять сочинение Рупса.

– Завтра приезжает Фабио, мой старый балетный партнер, – неожиданно говорит она. – Мне надо будет встретить его в аэропорту Пафоса около полудня. Он очень забавный, или, по крайней мере, был одиннадцать лет назад. Ты, наверное, его не помнишь. Тебе было всего два, когда он в последний раз тебя видел.

Я мысленно заглядываю в серый туман лиц и образов.

– Нет, не помню.

– Он подарил тебе Би, твоего кролика, – она улыбается воспоминанию.

Я сглатываю.

– Он?

– Да. Он навестил нас в больнице после того, как ты родился, и положил кролика в кроватку рядом с тобой.

– Но… я думал…

– МА-МОЧ-КА! Ты где-е-е?!

– Иди сюда, Имми. Я на террасе с Алексом.

– Не могу. У меня снова кровит пальчик. ПОМОГИ!

Мать поднимается со стула.

– Мама! – пытаюсь протестовать я.

– Прости, Алекс, сейчас вернусь.

Черт, Имми! Мне нельзя упускать этот момент. Хватаю ее за руку, когда она пролетает мимо.

– Я думал, мой оте…

– МА-МОЧ-КА!

– Минуточку, дорогуша.

Она исчезает в доме. И я знаю, что она не вернется целую вечность. Ее «минуточка» означает сочувствие, еще пластыри, стакан молока и, возможно, сказку. Зная Имми, «Полное собрание сочинений» Ханса Кристиана Андерсена, от первого до шестидесятого тома.

Вот черт! Гадство!

Ставлю Рупсу одну галочку, потом десять крестиков, просто с досады.

Еще бы чуть-чуть, и… Я почти уверен, что она говорила мне раньше, что кролик был от моего отца. Вот почему я едва не погиб, пытаясь спасти его облезшую шкурку.

Значит, если я прав, то отсутствующий фрагмент моей личной головоломки вернется в мою жизнь через несколько часов: Фабио. Имя претенциозное, но, по крайней мере, его зовут не Арчибальд или Берт.

Дома на стене висит фотография – они с мамой танцуют в каком-то балете. Она обхватила ногой его спину и уперлась коленом ему в пах. Они, несомненно, были близки, хотя грима на нем больше, чем на ней, так что трудно разобрать черты лица, но я и не приглядывался.

Будьте уверены, завтра я присмотрюсь.

Но вопрос остается: если Фабио мой Daddio[11], почему она никогда не говорила мне?

На следующее утро Хелена проснулась в половине шестого, переполненная нервной энергией и дурными предчувствиями. Фабио позвонил поздно вечером и сказал, что прилетит из Милана в Пафос около полудня. Она собиралась его встретить. И в который раз почти не спала, пытаясь понять, что на нее нашло, когда она решила пригласить его сюда, в Пандору.

В том, что с годами они потеряли связь, была только ее вина. Она могла бы разыскать его через «Нью-Йорк Сити Балет», но не стала. Просто потому, что это было слишком опасно. Покидая Вену, она хотела забыть прошлое. К несчастью, это означало и Фабио тоже, просто потому, что он знал слишком много.

Однако теперь он приезжал, и Хелена разрывалась между ужасом и радостью.

Она решила, что должна сначала накормить его ланчем. Ей так много надо было рассказать ему о том, что он должен знать, прежде чем встретиться с ее семьей. Стоит ему один раз оговориться… она содрогнулась… последствия были бы настолько ужасными, что даже думать об этом страшно.

Да, рискованно. Но, по правде говоря, ей так отчаянно хотелось увидеть его – единственного человека, который помогал и поддерживал ее, когда она в этом нуждалась. Хелена знала, что ему будет трудно поверить в то, что произошло с тех пор, как они потеряли друг друга из виду. Она и сама с трудом верила.

Спускаясь вниз, она услышала, как закрылась задняя дверь, и хруст щебня снаружи. На кухне она с удивлением увидела тихо плачущую Хлою.

Она выглянула в окно и увидела, как Мишель убегает вверх по склону.

Хелена вздохнула, потом пошла поставить чайник.

– Чаю? – спросила она.

– Ты скажешь папочке, Хелена? – Хлоя подняла на нее встревоженный взгляд.

– О том, что Мишель еще был здесь на рассвете? Ну, лично я его не видела. – Хелена достала кружки из посудомойки.

– Господи, Хелена, спасибо. Я… мы никогда не делали этого раньше, но это была наша последняя ночь вместе, поэтому вечером Мишель притворился, что уходит, оставил мопед на вершине холма в винограднике, а потом вернулся, когда…

– Я, право, предпочла бы не знать, Хлоя.

– Ох, Хелена, он ушел. Ушел, и я не знаю, когда увижу его снова. – Хлоя в отчаянии заламывала руки. – Как мне жить без него? Я его люблю. Я так его люблю.

Оставив недоделанный чай, Хелена обняла Хлою, которая разрыдалась у нее на груди, а она гладила девочку по длинным шелковистым волосам.