В данных обстоятельствах я просто обязан подчеркнуть, что я не гомофоб. У меня нет никаких проблем с тем, что другие люди живут так, как считают нужным. Они могут всем рассказывать и как можно чаще, мне без разницы, и Фабио кажется прекрасным парнем: веселый, талантливый и Г… Е… Й.

Он может быть каким угодно. Ровно до тех пор, пока он не такой, как я. Или я не такой, как он.

В тот вечер все, кроме двух младших, которых уложили спать рано, собрались на террасе выпить. Фабио, только что принявший душ, появился в рубашке из переливчато-синего шелка и узких кожаных брюках.

– Пап, он в них не вспотеет? – спросил Алекс Уильяма, когда они нагружали на кухне подносы, чтобы отнести на стол.

– Он итальянец. Может быть, он привык к жаре, – ответил Уильям.

– Папа, ты думаешь, Фабио, гм, ну ты понимаешь?

– Гей?

– Да.

– Он гей. Мама мне сказала.

– О.

– Тебя это беспокоит?

– Нет. И да.

– В каком смысле?

– Так, ни в каком конкретно, – пожал плечами Алекс. – Этот поднос можно уносить?

Все объяснив Фабио за ланчем, Хелена наконец расслабилась и прекрасно проводила время. За ужином они предавались воспоминаниям. Алекс и Уильям с живейшим интересом слушали подробности о той части жизни Хелены, которую они никогда не знали.

– Понимаете, мы встретились, когда я пришел в Ковент-Гарден, – объяснил Фабио. – Хелену как раз перевели в солистки, а я приехал на сезон из Ла Скала. Она танцует с этим ужасным партнером, который подбрасывает ее, а потом забывает поймать…

– Стюарт был не настолько плох. Он, между прочим, до сих пор танцует, – вставила Хелена.

– Значит, я прибываю как приглашенный артист, и Стюарт сваливается с гриппом, и меня ставят в пару с Хеленой на дневном представлении. Это была «Тщетная предосторожность». И… – Фабио театрально пожал плечами, – остальное известно.

– И потом ты уехала вместе с Фабио в Ла Скала? – спросил Уильям.

– Да, – ответила Хелена. – Мы проработали там два года. Потом балет Венской государственной оперы предложил нам контракт ведущих солистов. И мы не могли отказаться.

– Помнишь, сначала я был недоволен. Там слишком холодно зимой, и я болею, – содрогнулся Фабио.

– Право, ты отвратительнейший ипохондрик, – засмеялась Хелена. – На гастролях у него был отдельный чемодан с лекарствами, – сказала она Уильяму. – Не отрицай, Фабио, ты знаешь, что это правда.

– Ладно, сдаюсь, cara. Я параноидально боюсь подхватить инфекцию, – учтиво согласился он.

– Так ты теперь останешься в Ла Скала, Фабио? – Уильям долил бокалы.

– Надеюсь, но это во многом зависит от моего парня Дэна. Он художник-постановщик в Нью-Йорке. Я скучаю по нему, но он надеется скоро получить место в Милане.

– Я так рада, что ты наконец нашел свою вторую половину, Фабио, – улыбнулась ему Хелена.

– А я рад, что ты нашла свою, – Фабио любезно кивнул им обоим. – Послушайте, я привез наши с Хеленой фотографии, когда мы танцевали вместе. Хотите посмотреть? Уильям? Алекс?

– С удовольствием, спасибо, Фабио.

– Prego, я принесу.

– А я сделаю кофе, – добавил Уильям.

Когда они остались вдвоем, Хелена посмотрела на сына.

– Ты затих, дорогуша. Что-то не так?

– Все нормально, спасибо, – кивнул Алекс.

– Что ты думаешь о Фабио?

– Он… э-э-э… очень приятный человек.

– Я так рада его видеть, – сказала Хелена. Тут на террасе снова появился Уильям с подносом, а несколько минут спустя Фабио.

– Вот, пожалуйста, – он помахал толстым конвертом с фотографиями и сел. – Вот, Алекс, это твоя мать и я танцуем «Послеполуденный отдых фавна».

– О чем он? – спросил Алекс.

– О девушке, которая просыпается, когда фавн запрыгивает в окно ее спальни, – сказала Хелена. – История так себе, но прекрасная мужская партия. Фабио любил ее, правда?

– О да. Одна из моих любимых: в этом балете может блеснуть мужчина, а не женщина. Нижинский, Нуреев… его танцевали все великие. Так, Уильям, это твоя жена в «Тщетной предосторожности». Правда, красавица?

– Да, – согласился Уильям.

– А это мы вместе выходим на вызов после «Лебединого озера».

– Это надо показать Имми, пап, – сказал Алекс. – Мама с диадемой и букетами цветов.

– А это мы в нашем любимом кафе в Вене с… помнишь Жана-Луи, Хелена?

– Боже мой, да! Очень странный человек: всегда ел мюсли и больше ничего. Передай мне это фото, Алекс, – добавила она.

– А это снова Хелена в кафе… – Глянув на фотографию, которую он подавал Уильяму, Фабио внезапно побелел. Запаниковав, он попытался отобрать ее у Уильяма. – Она неудачная. Я найду другую.

Уильям крепко зажал снимок в руке.

– Нет, я хочу видеть все. Так это Хелена и…

Фабио в ужасе уставился на Хелену, взглядом предупреждая о надвигающейся катастрофе.

Уильям растерянно смотрел на снимок.

– Я… не понимаю. Когда была сделана эта фотография? Откуда там он?

– Кто? – спросил Алекс, наклонившись ближе. – О да. Как он там оказался, мама?

– Но… ты же его тогда не знала. Как мог он быть с тобой и Фабио в Вене? – Уильям замотал головой. – Прости, Хелена, я не понимаю.

Все взгляды обратились на Хелену, которая молча смотрела на мужа и сына. Миг, которого она всегда боялась, который – она всегда знала – был неизбежен, наконец настал.

– Иди в свою комнату, Алекс, – сказала она тихо.

– Нет, мам, прости, не пойду.

– Делай, как я говорю! Быстро!

– Ладно! – Алекс сердито встал и ушел в дом.

– Хелена, cara, прости, мне так жаль, – Фабио теребил руки. – Думаю, мне лучше удалиться. Вам двоим надо поговорить. Buona notte, cara. – Сам чуть не плача, Фабио поцеловал Хелену в обе щеки и исчез.

Уильям указал на бутылку на столе.

– Бренди? Я-то определенно выпью.

– Нет, спасибо.

– Хорошо. – Уильям налил себе стакан, потом взял фотографию и помахал ею. – Так. Ты собираешься рассказать мне, каким образом ты смотришь в глаза моего старейшего друга за несколько лет до того, как мы с тобой познакомились?

– Я…

– Ну, дорогуша? Давай-ка. Выкладывай. Должно же быть разумное объяснение, верно?

Хелена сидела совершенно неподвижно, глядя вдаль.