- Ну, вот что, любезный, - сказал пан Кшиштоф самым небрежным тоном. Письменных принадлежностей у тебя, конечно, не имеется?

- Чего это? - после длинной паузы переспросил Силантий.

Пан Кшиштоф вынул свою предпоследнюю сигару, откусил кончик и раздраженно выплюнул его в угол.

- Перо, - сказал он, - бумага. Чернильница с чернилами... То, чем пишут. - Он поводил рукой в воздухе перед собой, имитируя процесс, о котором говорил. - Есть у тебя?

- Неграмотные мы, - без тени сожаления сказал лесник. - Нам это баловство без надобности.

- Так я и думал. А передать княжне Марии Андреевне то, что я тебе скажу, сможешь? Да так, чтобы ни одна живая душа об этом не знала... Сможешь?

- Дело нехитрое, - равнодушно сказал Силантий. - Что передать-то?

Вот так, совсем просто и почти случайно, решилось это казавшееся неразрешимым дело. Не медля ни минуты, пан Кшиштоф объяснил леснику, что от него требуется, дал ему рубль на водку и выпроводил из дома. Только закрыв за ним дверь, Огинский вспомнил, наконец, о своей сигаре и закурил, сидя на лавке у подслеповатого окна с заросшим многолетней грязью, треснувшим стеклом.

Докурив сигару до самого конца, он тщательно загасил окурок и, подумав, спрятал его в карман. Пепел с подоконника он старательно сдул в ладонь и выкинул за дверь, в заросли крапивы у крыльца. Уничтожив, таким образом, следы своего пребывания в сторожке, пан Кшиштоф начал собираться, делая это так, словно и впрямь намеревался навсегда покинуть гостеприимное логово лесника Силантия.

Сборы были недолгими: пан Кшиштоф заткнул за пояс свои пистолеты, нахлобучил шляпу, набросил на плечи плащ и оседлал лошадь. Сторожка стояла на поляне посреди соснового леса с густым подлеском, состоявшим из малинника и еще каких-то кустов, высоких и еще не успевших до конца оголиться. Денек выдался на удивление погожий, так что пан Кшиштоф не опасался промокнуть или замерзнуть. Ведя лошадь на поводу, он покинул подворье Силантия и углубился в лес, стараясь идти так, чтобы оставлять за собой поменьше следов.

Лошадь он привязал к дереву приблизительно в полуверсте от сторожки, а сам вернулся на поляну и, не приближаясь к дому, засел в кустах, откуда ему все было отлично видно, и где его самого не мог заметить никто. Подобные предосторожности вовсе не казались пану Кшиштофу излишними: было очень трудно предугадать, что предпримет княжна, узнав о его присутствии здесь, да и молчаливый лесник мог попытаться выкинуть какой-нибудь фокус например, пойти не к своей хозяйке, а прямиком к уряднику. Пану Кшиштофу вовсе не хотелось быть застигнутым врасплох отрядом драгун, и поэтому он, отыскав в кустах поваленное давнишней бурей дерево, уселся на его замшелый ствол и стал терпеливо ждать, думая обо всем и ни о чем, как это всегда бывает в подобных случаях.

Постепенно мысли Огинского обратились к его недавним планам. Он представил себе роскошную жизнь, которая ожидала бы его, если бы родившийся у княгини Зеленской и откорректированный им замысел удалось привести в исполнение. Женившись на Ольге Аполлоновне и завладев состоянием княжны Марии, он зажил бы той жизнью, о которой всегда мечтал: балы, шампанское, титулованные куртизанки, карты, скачки и полное отсутствие забот о хлебе насущном, равно как и о том, где в следующий раз удастся преклонить голову и забыться сном. Затея была рискованная, но сулила так много!.. Увы, теперь обо всем этом можно было с чистой совестью забыть, вернувшись к привычным, но от этого не менее постылым делам: снова прятаться, обманывать, жульничать в карты и расстилаться по земле перед очередным богатым покровителем, если таковой, паче чаяния, найдется. Ах, до чего все-таки несправедливо устроен мир!

Его унылые размышления о несовершенном устройстве Вселенной были прерваны мягким перестуком копыт по лесной дороге. Пан Кшиштоф встрепенулся и крест-накрест опустил ладони на рукоятки торчавших за поясом пистолетов. Вскоре, однако, стало понятно, что к сторожке приближается одна-единственная лошадь, а вовсе не отряд всадников. Огинский немного успокоился, но выходить из укрытия не стал: нужно было убедиться, что сюда едет именно тот человек, которого он ждал.

На поляну выехала княжна Мария верхом на англизированной белоснежной кобыле. Она была одета в амазонку зеленого бархата и шляпу с широкими полями. Седло на лошади было дамское, и поперек него лежало ружье с изящной резной ложей красного дерева, которое так и подмывало тоже назвать дамским, такое оно было тонкое, миниатюрное и красивое. Прятавшийся в кустах пан Кшиштоф криво усмехнулся: последний раз, когда он видел княжну верхом, та была одета в рубище и сидела на здоровенном драгунском жеребце - сидела по-мужски, а не так, как сейчас. Да, приключения княжны Вязмитиновой, похоже, закончились вполне благополучно для нее, хотя пан Кшиштоф никак не мог взять в толк, как это могло произойти: он лично предпринял кое-какие шаги, которые должны были, по идее, ввергнуть княжну в пучину новых бедствий.

Огинский вздохнул и пошевелился, намереваясь встать и окликнуть княжну. В тот же миг ружье, которое до сего момента мирно покоилось на передней луке седла, оказалось у Марии Андреевны в руках, и ствол его, ярко блеснув на солнце, нацелился прямиком на то место, где прятался пан Кшиштоф. В таком ракурсе ружье более не выглядело изящной дамской безделушкой, а сухой щелчок взведенного курка убедил Огинского в том, что владелица ружья не намерена шутить.

- Не стреляйте, Мария Андреевна! - поспешно крикнул он, медля выходить из укрытия. - Это я, Огинский!

Княжна, помедлив, опустила ружье, и пану Кшиштофу очень не понравилось это промедление, показавшееся ему весьма красноречивым. Треща кустами, нарочито неуклюже он выбрался на открытое место и направился к Марии Андреевне.

- Право же, княжна, - укоризненно сказал он, - разве можно так пугать людей! Я почти поверил, что вы вот-вот выпалите прямо мне в голову... в мою многострадальную голову, надобно добавить.

Княжна, заметно смущенная, осторожно спустила курок и положила ружье поперек седла. Разглядев лицо пана Кшиштофа, она смутилась еще сильнее: после мастерского удара головой, нанесенного Лакассанем, физиономия Огинского была похожа на палитру неряшливого живописца.

- Прошу извинить меня за мой вид, - заметив ее смущение, сказал Огинский и развел руками. - Я, наверное, выгляжу так, словно меня в течение недели регулярно выбрасывали из трактира на булыжную мостовую. Между тем то, что вы видите, есть всего-навсего результат неловкого падения с лошади...

- Странно, - глядя на него с обманчивым простодушием, сказала княжна. - Что-то в последнее время вокруг меня сделалось слишком много таких... упавших с лошади. Впрочем, прошу прощения. Наверное, мне не нужно было целиться в вас из ружья, но вы должны меня понять. После того, что мы пережили вместе с вами, мне все время мерещатся разбойники, и я просто не могу спокойно находиться в лесу.

- Однако же вы не побоялись приехать сюда, - заметил пан Кшиштоф, помогая ей спешиться. - Поверьте, я, как никто другой, способен это оценить. Кстати, почему вы одна? Где ваш Силантий?