Нынешний цесаревич не чета Алексею — высокий, стройный, в лейб-казачьем мундире. Кем он приходится тому мальчику, прадедом?

Николай Николаевич, стоявший рядом с братом, поймал взгляд Адашева и ободряюще улыбнулся. Три дня назад юнкер учил Великого князя водить броневик на полигоне близ Евпатории. Теперь велено именовать город Зурбаганом — и пришло кому-то в голову такое?

«…и все к Высокому Его Императорского Величества Самодержавству, силе и власти принадлежащие права и преимущества, узаконенные и впредь узаконяемые, по крайнему разумению, силе и возможности, исполнять…»

Николай Николаевич с братом принимают у юнкера — теперь уже прапорщика! — Адашева и других константиновцев присягу. Дальше тянутся ряды моряков с «Заветного», аламазовцы, на правом фланге — авиаторы во главе с Эссеном и Качинским. Спасители Крыма!

Напротив те, кто прибыл из охваченного гражданской войной Севастополя. Казачьи и морские офицеры, солдаты в защитных гимнастерках, матросы. «Потомки» в своей странной форме стоят отдельно — на этой церемонии они лишь зрители.

За спинами военных — нестройная толпа гражданских «беженцев». Среди них доктор Геллер с дочкой; Сашенька радостно машет платком Михееву, отец ее одергивает — нельзя нарушать торжественность момента!

В стороне — Велесов, Митин, инженер Глебовский. Тоже присягают? Нет, с чего бы…

Солдаты, матросы, офицеры опускались на колени и повторяли за громогласным, до глаз заросшим бородой дьяком:

«…Императорского Величества государства и земель Его врагов, телом и кровью, в поле и крепостях, водою и сухим путем, в баталиях, партиях, осадах и штурмах и в прочих воинских случаях храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может…»

Юнкера получали производство в прапорщики от инфантерии и причислялись к вновь созданной Особой Таврической бригаде. Начальствовать ею назначен генерал Стогов; полковым командиром Зурбаганского стрелкового полка стал подполковник де Жерве — участник альминского дела, он лучше других севастопольцев освоил оружие и тактику «потомков». Адашев подозревал, что назначение, (за него бились солидные полковники и даже генералы), Владимир Александрович получил до некоторой степени авансом. Дело в том, что в книгах по истории Крымской войны, которые местное военное начальство зачитало до дыр, он упоминался, как герой обороны Севастополя, получивший Георгия 4-й степени «За особенное отличие при отбитии штурма французов на редут Шварца 27 августа 1855 года».

Ну вот, их очередь. Слова, мало изменившиеся за полвека, сами срываются с губ. Когда-то и Адашев и Коля Михеев, и мечтательный барон Штакельберг уже произносили их, клянясь правнуку нынешнего императора. Вся разница в отчестве: «Николай Павлович» вместо «Николай Александрович»…

«…Об ущербе же Его Величества интереса, вреде и убытке, как скоро о том уведаю, не токмо благовременно объявлять, но и всякими мерами отвращать и не допущать потщуся и всякую вверенную тайность крепко хранить буду, а предпоставленным надо мной начальникам во всем, что к пользе и службе Государства касаться будет, надлежащим образом чинить послушание, и всё по совести своей исправлять, и для своей корысти, свойства, дружбы и вражды против службы и присяги не поступать…»

В марте семнадцатого им объяснили, что прежняя присяга недействительна. Выстроили на плацу и продиктовали слова присяги Временному Правительству. Алеша Адашев стискивал зубы, когда звучало ненавистное «…обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство…» и повторял про себя чеканные слова:

«… от команды и знамя, где принадлежу, хотя в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду, и во всем так себя вести и поступать, как честному, верному, послушному, храброму и расторопному солдату надлежит…»

Главное ведь не изменилось — ни тогда, ни сейчас, верно?

«…в чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы, целую слова и крест Спасителя моего. Аминь."

I

«История Июньского Восстания

в материалах парижской прессы»

В.П. Загорулько

Труды кафедры современной

истории З.И.У. 1897/42 гг.

«La Gazette»:

«Инспектор парижского полицейского департамента согласился поделиться с нашими читателями соображениями об убийстве Ротшильда:

«Мы вправе предположить, что барон был застрелен из оружия, схожего с пневматическим штуцером Жирардони, который с 1790 по 1815 годы состоял на вооружении австрийской пограничной стражи. Это один из самых известных образчиков такого оружия. Было предпринято множество попыток усовершенствовать эту систему: так венский оружейник Контринер изготовил 20-зарядный охотничий штуцер и даже продавал свои изделия, но из-за высокой цены успеха не имел…»

Бесшумность выстрела на площади Бастилии ясно указывает на применение воздушной винтовки. Об этом говорит и исключительная точность попадания, ведь большинство подобных систем имеют нарезные каналы ствола и используют конические пули.

Воздушные винтовки дороги и весьма капризны, а потому не получили широкого распространения. Но возможно, в некоей тайной мастерской умельцы, столь же талантливые, сколь и злонамеренные, ихготавливают их покушений на высокопоставленных особ Европы. Если это так — нас ждут ужасные времена. Последователи Пьера Лувеля и Джузеппе Фьечи[13] получат инструмент тихого убийства, оружие, за одно обладание которым Великий Бонапарт приказывал вешать без всякого суда…»

«Le Moniteur universel»:

«…убийство барона Ротшильда послужило факелом, брошенным в груду хвороста: то, что вчера выглядело как глухое недовольство низов парижских предместий, как отдельные возмутительные выходки студентов и сторонников Второй Республики, превращаются в мятеж. В предместье Сент-Антуан замечены баррикады, на которых…»

«…тело банкира будет переправлено в Вену, куда соберутся для похорон все члены семейства. Видимо, прусские, австрийские и британские Ротшильды полагают, что визит в Париж связан со слишком большим риском.

Родственники барона готовы употребить свое влияние (надо отметить, весьма значительное) на то, чтобы не допустить вскрытия тела полицейскими медиками. Раввин синагоги на улице Нотр-Дам-де-Назарет заявил: любое вскрытие есть акт, оскверняющий тело покойного…»

«Le Figaro»:

«…появилось множество экземпляров сатирического памфлета известного литератора Виктора Гюго, пребывающего в настоящее время в изгнании. Они доставлены в Париж тайно и быстро разошлись среди студентов и сторонников Второй Республики, не скрывающих ненависти к нынешнему режиму. Попытки властей изъять тираж ни к чему не привели, поскольку не удалось отыскать тех, кто занимается его распространением. (…) Один из добровольных распространителей был задержан патрулем национальных гвардейцев, оказал сопротивление, пустив в ход клинок, скрытый в трости. В схватке несчастный студент, виновный лишь в том, что поделился с согражданами своими убеждениями, получил удар штыком в грудь и скончался на месте. Начальник патруля, капрал национальной гвардии был так же ранен и истек кровью, прежде чем…»