Квартира Джека Дункана была типичной для всех гарнизонов Запада. В спартанских комнатах обычно стояла железная печь и мебель, которую привозили с собой, покупали на месте или просто сколачивали из ящиков и досок. При других обстоятельствах бригадный генерал поселился бы в «Старом бедламе» – так прозвали казармы офицеров-холостяков, где квартиры были поменьше, – но так как чином он превышал одного женатого капитана, который занимал квартиру для семейных, капитан с женой и ребенком выехали, а Дункан с Морин и Гусом въехали туда. Такое нередко происходило с младшими офицерами, и тогда говорили: «Ну вот, опять кирпичи посыпались».

Чарльз просто поверить не мог в то, как вырос его сын с прошлой осени. Маленький Гус так проворно бегал по скромной гостиной Дункана, качаясь из стороны в сторону, что Чарльз постоянно бросался к мальчику из страха, что тот упадет. Дункана это ужасно забавляло.

– Не надо его ловить, он прекрасно держится на ногах!

Чарльз быстро понял, что это действительно так.

– Он меня не знает, Джек…

– Конечно не знает. – Дункан протянул руки. – Гус, иди к дяде! – Малыш без колебаний вскарабкался к нему на колени; Дункан показал на гостя. – Это твой папа. Хочешь пойти к папе?

Чарльз потянулся к мальчику. Гус завизжал.

– Думаю, дело в твоей бороде, – сказал Дункан.

Чарльз не нашел в этом ничего смешного. Больше часа он пытался заманить сына к себе на колени. Но после того как это ему наконец удалось, малыш сразу вцепился в его большие пальцы и принялся громко хохотать, когда Чарльз начал подбрасывать его на одном колене вверх-вниз. Из кухни пришла Морин и выразила неодобрение, но Чарльз не остановился.

Дункан откинулся на спинку кресла и закурил трубку:

– Отлично выглядишь, Чарльз. Похоже, такая жизнь тебе на пользу.

– Я скучаю по Августе, мне всегда будет ее не хватать. А в остальном я никогда не чувствовал себя счастливее.

– Наверное, этот Адольф Джексон славный парень.

– Самый лучший. – Чарльз слегка откашлялся. – Джек, я должен еще кое-что сказать насчет Августы. Вернее… об одной женщине, с которой я познакомился в Сент-Луисе. Она актриса в одном из местных театров. Мне бы хотелось ее повидать. Но я не хочу оскорбить память Гус.

– Ты порядочный и деликатный человек, – немного помолчав, очень серьезно произнес Дункан. – Многие на твоем месте даже не подумали бы об этом. Я вовсе не жду, что ты до конца жизни останешься затворником. Августа бы этого тоже не хотела. Мужчине нужна женщина, такова жизнь. Так что отправляйся в Сент-Луис тогда, когда захочешь.

– Спасибо, Джек.

Чарльз широко улыбнулся стоящей рядом Морин, которая все еще хмуро поглядывала на его поношенную одежду, спутанную бороду и опасные игры с сыном. Но он был так счастлив, что просто не обратил внимания на ее недовольство.

– Даже не верится, что жизнь может быть так прекрасна, – сказал он, глядя на сына, который уже становился похожим на мать.

– Я рад, – улыбнулся Дункан. – Мы все слишком много страдали в прошлом.

Поднялся занавес, и актеры, взявшись за руки, сделали шаг к авансцене. Трамп потянул их дальше, сорвал с головы шапку дровосека и взмахнул ею, отвечая на аплодисменты. Потом отцепил с грубой хламиды свою приносящую удачу хризантему и бросил увядший цветок, уже скорее коричневый, чем белый, в зал. Какой-то толстяк поймал его, рассмотрел и отбросил в сторону.

Актеры снова поклонились. Потом Трамп поклонился в третий раз, уже один. Уилла и женщина, игравшая его жену, обменялись страдальческими взглядами. Уилла была в нарядном платье с высокой талией, в соответствии с ролью молодой возлюбленной. Сегодня они играли пьесу Мольера «Лекарь поневоле». Как гласила афиша, пьесу дополнил и улучшил мистер Трамп. Чарльзу, который, стоя, аплодировал в передней ложе слева от сцены, показалось, что распутывание шуточного заговора против дровосека, притворявшегося известным лекарем, замирало по меньшей мере четырежды, когда Сэм Трамп произносил комические монологи, выбивавшиеся из пьесы; в одном говорилось о неких отелях со специфическими французскими названиями. Зрители, состоявшие в основном из мужчин, одобрительно ревели, замечая некоторые намеки на местные реалии.

Чарльзу, вообще-то, было все равно, насколько Трамп переписал Мольера. Как и большинство сидевших в зале, он был захвачен появлением на сцене Уиллы Паркер. С момента первого выхода она привлекла всеобщее внимание – и даже не своей красотой, а какой-то непостижимой силой, которая исходила из ее глаз, притягивала к ней взгляды и уже не отпускала ни одной секунды за то время, что она была на сцене. Возможно, все большие актеры обладали таким качеством.

Чарльз вытянул руки над барьером ложи, продолжая хлопать. Его движение привлекло внимание Уиллы. Чарльз как следует помылся, щедро заплатил цирюльнику, чтобы тот хорошо поработал над его бородой, купил недорогой коричневый сюртук и брюки к нему. Когда Уилла посмотрела в его сторону, Чарльз заметил в ее глазах сначала удивление, а потом радость.

Он кивнул ей и улыбнулся. Неожиданно взгляд Уиллы метнулся к ложе напротив. Она была пуста, и только занавеска еще качалась после ухода какого-то зрителя.

Наконец занавес опустили, явив зрителям нарисованные на нем рекламные изображения ресторанов и магазинов. Аплодисменты стихли. Зрители – почти сплошь мужчины и всего несколько женщин с кавалерами – потянулись к выходу. Чарльз все думал о том, что могло вызвать тревогу, которую он заметил на лице Уиллы.

Волнуясь, как мальчишка, он поспешил к служебному входу, где в прошлом году не дал возничему избить лошадь. Получив полдоллара, швейцар охотно пропустил его мимо других джентльменов, которые тоже жаждали попасть внутрь. Благодаря высокому росту Чарльз мог смотреть поверх голов большинства поклонников, рабочих сцены, актеров и всех тех, кто был за кулисами.

Возле коридора, ведущего к гримерным, он увидел Сэма Трампа. Он стоял там, вероятно, для того, чтобы все желающие встретиться с актерами, проходя мимо него, сказали бы ему что-нибудь приятное.

Чарльз сделал это с превеликим удовольствием.

– Спасибо вам, милый юноша, спасибо! – сияя от радости, воскликнул Трамп. – Мне знакомо ваше лицо. Вы из Бостона? О нет! Из Цинциннати!

– Сент-Луис. Но теперь у меня борода. – Он протянул руку. – Чарльз Мэйн.

– Конечно! Прекрасно помню! – (Ничего он не помнил.) – Безмерно рад, что вы зашли к нам сегодня. С завтрашнего дня я ожидаю аншлаг, билетов наверняка не будет. – Его взгляд уже скользнул через плечо Чарльза, высматривая очередного поклонника.

Чарльз проскользнул мимо него, почувствовав запах пота, но не спиртного. Должно быть, Уилла преуспела в своих намерениях.

Все двери гримерных были открыты, кроме последней справа. Чарльз предположил, что это гримерная Уиллы, так как возле нее уже топтался какой-то невысокий, аккуратно одетый мужчина.