Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Заканчивая школу я как-то завел с ним разговор о будущей работе и прямо сказал, что хотел бы пойти по его стопам. Он посадил меня перед собой и завел разговор, фрагмент которого я изложил в книге практически дословно. Только он называл меня на ты, а не на вы. Просто в книге я вложил их в уста Сергея Михайловича, о котором отец упоминал, не называя фамилии. Эти слова отец сказал мне. Видимо, так же честно он обращался и к своим помощникам. Недавно на меня вышел венгр, сын супружеской четы, которая в свое время в Турции помогла отцу раскрыть сепаратные переговоры Венгрии о выходе из войны. Когда его мать умирала, она оставила сыну записку со словами: «Миша Бакланов». И добавила — это единственный человек, которому можно доверять. И лишь гораздо позднее он натолкнулся в интернете на фрагмент моей книжки и понял, что Бакланов — это Михаил Матвеевич Батурин, советский разведчик.
— А насколько серьезными были эти переговоры венгров с англичанами?
— Очень серьезными. Не менее серьезными, чем те, которые вел в Швейцарии Даллес. К тому же турецкая дипломатия отличалась высочайшим уровнем. У меня осталась масса материала после публикации первой книги, и я сейчас заканчиваю вторую под названием «Анкара-1942».
— Ну и в заключение интересно было бы услышать о причинах, побудивших Михаила Матвеевича уйти из разведки, можно сказать, в расцвете карьеры. Что он сам об этом говорил? Здесь мы очевидно вновь возвращаемся к теме Берии — ведь Ваш отец был из его команды, как и Эйтингон, Судоплатов, Мордвинов, Воскресенская, Зарубины, Серебрянский, Фитин и остальные, репрессированные или уволенные.
— Я хочу отметить, что при Берии отец в Москве работал недолго. Накануне войны он быстро уехал за кордон. Вернулся только в 1947 году и через некоторое время его перевели в нелегальную разведку. Именно он готовил супругов Филоненко. И, как я понимаю, сам он тоже хотел уехать нелегалом. Об этом мне уже рассказывала мама, что он и ее хотел сделать нелегалом, чтобы поехать вместе. И если бы отцу не сказали, что на него готовят материал, то, возможно, они бы куда-то уехали, и моя судьба была бы тоже другой. Дело в том, что когда он несколько лет поработал здесь, в стране, то понял, что ему совсем не нравится то, что происходит. И еще меньше ему нравится, что его когда-нибудь посчитают причастным к этому. Ведь политическая борьба обострялась, вперед вырывался украинский клан Хрущёва. Вначале отец хотел уехать, чтобы все это переждать за кордоном, занимаясь оперативной работой. Когда это не получилось, он имитировал травму ноги и какое-то время ходил с палочкой. Я сам читал в его личном деле рапорт, в котором он просился в отставку по состоянию здоровья. А врач заключает, что отец совершенно здоров и просто не хочет выполнять работу — это я тоже прочитал в деле. Это интерпретировали так — и это тоже есть в документах — что он не хочет делиться с молодыми сотрудниками своим богатейшим опытом. А у меня было ощущение, что он просто не хотел ввязывать молодых сотрудников в дела, которые им бы потом повредили. Друг отца, контр-адмирал Родионов, работавший с ним в Турции по линии ГРУ, сказал ему: «Уезжал бы ты, Миша, в командировку. Для нынешних мы — динозавры и здесь уже никому не нужны…»
Но проходят годы, и такие вот «динозавры» становятся легендой, наполняя сердца новых поколений жаждой неизведанного и романтикой борьбы. Ведь «бойцов не редеет строй — должен и сын героем стать, если отец герой». Призванием Юрия Михайловича Батурина стал космос. Я не знаю, увез ли он с собой на космодром ордена отца, как об этом пела Майя Кристалинская, но семейные традиции он не только продолжил, но и приумножил. И возможно, именно из космоса ему по-новому открылся путь семьи Батуриных, начавшийся в далекие двадцатые годы там, где «качаясь, бегут валы от Баку до Махачкалы».
Адъютант дьявола
Пей, товарищ Орлов,
Председатель Чека.
Пусть нахмурилось небо
Тревогу тая, —
Эти звезды разбиты
Ударом штыка,
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя.
Пей, товарищ Орлов!
Пей за новый поход!
Скоро выпрыгнут кони
Отчаянных дней.
Приговор прозвучал,
Мандолина поет,
И труба, как палач,
Наклонилась над ней.
Размышляя об избитом понятии «национальная идея», нашедшем свое воплощение в девизе «За Веру, Царя и