— Обращайтесь, — разрешил генерал.

— Майор Чиркунов, — представился летчик.

— Что у вас, майор Чиркунов?

Головин был мыслями уже совсем далеко от этого аэродрома и от всех аэродромных дел. Он увидел сегодня главное, то, что успокоило его и подтвердило правильность его расчетов. Остальное его не волновало. Поэтому майор Чиркунов не обрадовал генерала, задержав его отъезд.

— Вот, товарищ генерал, — Чиркунов вынул из планшета несколько исписанных страниц.

— Что это? — Головин глазами показал на листы бумаги в руках у майора. — Говори своими словами. Некогда читать.

— Рапорты, — просто объяснил Чиркунов.

— Рапорты? — удивился Головин. — О чем?

— Это я, так сказать, в порядке личной инициативы, — скороговоркой стал разворачивать свою мысль майор. — Так сказать, для укрепления дисциплины. Вот, например, капитан Дьяконов. Он еще до вашего первого приезда загнал повара в котел и завинтил крышку.

— Зачем? — изумился Головин.

— Капитану показалось, что повар готовит не по летной норме, а большую часть продуктов утаивает и потом тайком продает буфетчику на станции.

— А он продает?

— Товарищ генерал! — подивился майор непрозорливости начальства. — А где у нас в армии повара не воруют?

— Ну-ну, — кивнул генерал. — Что дальше?

— А вчера этот самый Дьяконов, несмотря на строжайший запрет, вместе со своим механиком соорудил самогонный аппарат. Теперь почти все члены эскадрильи, включая механиков, просятся в долю и сдают ему пайковой сахар.

— А вы?

— Что «я»? — не понял майор.

— Вы сдаете сахар Дьяконову?

— Никак нет, товарищ генерал. Я устав никогда не нарушаю.

— Уставной, значит, — одобрил Головин. — Молодец! Что еще?

— Лейтенант Свиридов и старший лейтенант Родимцев после отбоя тайком бегают к девкам в деревню. Расшатали колючую проволоку в ограждении и теперь подпирают ее колышками, чтобы форму не порвать. Я их выследил.

— После отбоя? — уточнил Головин.

— Так точно! — воодушевился Чиркунов, радуясь, что все его фискальные потуги и вылазки не пропали втуне, а нашли благодарного слушателя в лице старшего начальника. — А старшина Мусаэльян списанные парашюты режет на лоскуты и продает в ту же деревню или меняет на самогон.

— А зачем в деревне списанные парашюты? Сараи крыть?

— Никак нет, товарищ генерал. Бабы из этих лоскутов шьют себе трусы и, пардон, бюстгальтеры.

— Понятно, — кивнул Головин. — А почему вы решили, что мне это все интересно?

— Как же, товарищ генерал, — опешил майор. — Вы же сами говорили…

— Что я говорил?

— Что командира эскадрильи назначите по результатам доподготовки. Я как самый старший по званию…

— И я говорил, чтобы ко мне обращались вот с такими рапортами? Не припомню такого. Ладно, майор, бывай. Давай сюда свои рапорта, не выбрасывать же. У вас какая была последняя должность до зачисления в эскадрилью?

— Заместитель командира полка по политической подготовке, — не без гордости назвал Чиркунов свою прежнюю должность.

— Понятно, — вздохнул Головин.

Головин открыл дверцу «эмки» и уже поставил ногу на подножку, как какая-то мысль остановила его. Он обернулся и пальцем поманил майора.

— А в воздухе своих товарищей вы превзойти не пробовали, товарищ майор?

— Обижаете, товарищ генерал. У меня двенадцать сбитых, — протянул Чиркунов. — Меня самого три раза сбивали над Москвой…

— Значит, летать не умеешь, раз сбивали, — отрезал Головин. — Когда собьешь этого, — рука Головина показала на подруливающий к капониру истребитель фон Гетца. — Тогда с тобой и разговаривать будем. Уловил?

Генерал громко хлопнул дверцей, «эмка», хрюкнув, тронулась.

Майор остался один.

— Да разве его собьешь?.. — грустно спросил он сам у себя.

25 апреля 1943 года. Москва

— Все свободны, товарищи, — Василевский закончил оперативное совещание Генерального штаба. — Филипп Ильич, прошу вас остаться.

— Есть, — буднично откликнулся Головин.

Ему нравился новый начальник Генерального штаба. Очень толковый штабной работник. Шапошников тоже был штабист до мозга костей, но с ним не было таких отношений. Все по службе, все четко, по уставу. Вопрос — доклад. Ни вправо, ни влево. А Василевский, он… человечней, что ли? Хотя тоже строг и педантичен. Умеет и задачу поставить, испросить по всей строгости военного времени.

Генералы и полковники, зашумев передвигаемыми стульями, потянулись к выходу из просторного кабинета начальника Генерального штаба. Головин был не сильно удивлен тем, что Василевский попросил остаться именно его, а не начальника Главного разведуправления. Вероятно, Александра Михайловича заботил какой-либо вопрос, о котором он много думал, и теперь ему нужен был не доклад или справка по интересующему кругу проблем, а свежий взгляд на предмет. Головин и сам пользовался этим методом. Когда анализ той или иной ситуации затягивался и не давал определенных результатов, он вызывал одного-двоих своих подчиненных, давал вводную и они устраивали что-то вроде войны в миниатюре, поочередно играя то за вермахт, то за Красную Армию, то за Гиммлера, то за Канариса. Очень часто это давало положительные результаты, во всяком случае, позволяло посмотреть на вещи с новой, порой неожиданной стороны.

Василевский встал со своего места и подошел к стене, туда, где, загороженная зеленой гардиной от нескромных взоров непосвященных, висела большая карта Европейской части СССР. Полковники-направленцы из Оперативного Управления несколько раз в сутки наносили на нее последние изменения в конфигурации линии фронта, отмечали прибывавшие и убывавшие дивизии, корпуса и армии по обе линии фронта. Карта эта была живая, так как отражала реальное положение дел на фронте по состоянию на текущий момент.

Василевский несколько минут задумчиво смотрел на эту карту, давая Головину возможность ознакомиться с ней. У Головина была похожая карта. Разумеется, не такая подробная, но в целом все на ней совпадало с тем, что было нанесено на карту начальника Генштаба.

— Ну, Филипп Ильич, — прервал молчание Василевский. — Что вы думаете о положении дел на фронте?

Головин откашлялся и начал осторожно:

— После весеннего наступления Манштейна фронт стабилизировался.

Пожалуй, зря он вспомнил про Манштейна.

В феврале — марте 1943 года Манштейн, поставленный во главе группы армий «Юг», провел едва ли не самую блестящую операцию немцев за всю Вторую мировую войну. Располагая относительно небольшими силами, он наголову разнес несколько советских армий, захватил сначала Харьков, а йотом и Белгород. Действия его были настолько грамотны, молниеносны и точны, что советское командование не успевало с ответными мерами.