Соберитесь, сказали ему, больше не будет никаких неприятностей.

На стене, три часа ночи. Он отослал свой усталый эскорт. Ночная тьма, словно душа, лишенная благодати: тело жаждет небытия. Под ним, в Сент-Антуанском предместье, собака жалобно выла на звезды. Вдали, слева от него, факел на стене слабо лизал темноту, освещая склизкую кладку и рыдающих духов.

Иисус, Мария и Иосиф, помогите нам сейчас и в час смерти нашей.

Он смотрел в грудь незнакомцу, который держал ружье.

Вероятно, мне следует окликнуть его, заметался мсье Суле: стой, кто идет, друг или враг? А если он ответит: «враг»?

– Ты кто?

– Я комендант.

– Коменданта убили и покрошили на мелкие куски.

– Я слышал. Я новый комендант. Меня прислал Лафайет.

– Неужели? Его, видите ли, прислал Лафайет. – В темноте послышались смешки. – Покажи бумагу.

Суле вытащил клочок бумаги, который хранил у сердца все эти тревожные часы.

– И как я прочту это в такой темноте? – (Зашуршала бумага.) – Хорошо, – снисходительно сказал незнакомец с широкой грудной клеткой. – Я капитан д’Антон, из кордельерского батальона народного ополчения, и я помещаю тебя под арест, потому что ты кажешься мне весьма подозрительным субъектом. Граждане, исполняйте свой долг.

Суле открыл рот.

– Кричать нет смысла. Я проверил стражу. Они напились и спят без задних ног. Мы отведем тебя в наш штаб.

Суле всматривался в темноту. Позади капитана д’Антона маячили по крайней мере еще четверо.

– Прошу тебя, не сопротивляйся.

Судя по голосу, капитан был человеком образованным и педантичным. Небольшое утешение. Не теряй головы, мрачно сказал себе Суле.

Колокола церкви Сент-Андре-дез-Арт звонили в набат. Не прошло и минуты, как на улицы высыпало не меньше сотни человек. У нас оживленный округ, всегда говорил д’Антон.

– Излишняя бдительность не помешает, – заметил Фабр. – Придется его пристрелить.

Суле повторял, снова и снова:

– Я требую, чтобы меня отвели в Отель-де-Виль.

– Не требуй, – сказал д’Антон. Внезапно в голову ему пришла новая мысль. – Что ж, решено. В Отель-де-Виль.

Дорога до мэрии оказалась богата событиями. За неимением лучшего средства передвижения им пришлось взять открытую коляску. На улицах уже (или еще) толпились люди, уверенные, что без их помощи согражданам-кордельерам не обойтись. Они бежали с обеих сторон коляски и кричали: «Повесить его!»

Когда добрались до мэрии, д’Антон заметил:

– Так я и думал. Городом управляют те, кто не постеснялся сказать: «Я здесь за главного».

Уже несколько недель неофициальный орган парижских выборщиков именовал себя Коммуной, городским правительством. Там верховодил мсье Байи из Национального собрания, избранный депутат от Парижа. До вчерашнего дня был еще прево, назначенный королем, но толпа расправилась с ним после того, как покончила с де Лоне. Кто сейчас управляет городом? У кого печати? Такие вопросы не решаются посреди ночи. Официально маркиз де Лафайет отправился домой спать.

– Самое время. Давайте его сюда. Что мы должны думать? Патруль граждан, презрев ночной отдых, решает навестить Бастилию, отбитую у тиранов ценой немыслимых жертв, – и там они находят вусмерть пьяную охрану и этого субъекта, который не может связать двух слов, но утверждает, что он комендант. – Он обернулся к патрулю. – Кто-то должен пересчитать узников. Не мешало бы также сосчитать скелеты. Возможно, заключенные до сих пор томятся в подземельях, закованные в цепи.

– Все давно пересчитаны, – сказал чиновник. – Их и было-то семеро.

Однако, подумал д’Антон, тюрьма всегда готова была принять новых жильцов.

– А что с их имуществом? – спросил он. – Я слышал собственными ушами, что двадцать лет назад сюда затащили бильярдный стол, а обратно не вынесли.

Смех из-за спины капитана. Полный недоумения взгляд секретаря. Неожиданно д’Антон посерьезнел:

– Позовите Лафайета.

Жюль Паре, оставивший должность секретаря, ухмылялся в темноте. На Гревской площади мелькали огни. Мсье Суле не мог отвести глаз от столба – огромной железной конструкции, с которой свисал фонарь. Именно там несколько часов назад толпа играла в футбол отрезанной головой маркиза де Лоне.

– Молитесь, мсье Суле, – любезно предложил ему д’Антон.

Когда появился Лафайет, уже рассвело. Д’Антон с неприязнью отметил его безукоризненный наряд; впрочем, свежевыбритые щеки маркиза заливал гневный румянец.

– Вам известно, который час?

– Пять утра? – с готовностью откликнулся д’Антон. – Это если на глаз. Я всегда полагал, что солдату не привыкать вскакивать среди ночи.

На мгновение Лафайет отвернулся, сжал кулаки, посмотрел на небо с алыми прожилками. Когда он повернулся, его голос был тверд и дружелюбен.

– Простите. Мне не стоило так говорить. Капитан д’Антон, не правда ли? Из кордельеров?

– И ваш искренний почитатель, генерал, – сказал д’Антон.

– Весьма польщен. – Лафайет с изумлением взирал на подчиненного, которого предъявлял ему новый мир: громадного, широкоплечего мужчину с лицом, покрытым шрамами. – Не уверен, что это было необходимо, впрочем, полагаю, вы хотели как лучше.

– Мы будем и дальше делать все, что в наших силах, – твердо ответил капитан.

На мгновение в голову генерала закралось подозрение: уж не разыгрывают ли его?

– Это мсье Суле, я подтверждаю его полномочия. Мсье Суле пользуется моим полным доверием. Разумеется, я выпишу ему новый документ. Это вас устроит?

– Более чем, – поспешно ответил капитан. – Но мне хватило бы вашего слова, генерал.

– Я возвращаюсь домой, капитан д’Антон, если я вам больше не нужен.

Капитан сарказма не оценил.

– Добрых снов, – сказал он.

Лафайет резко отвернулся, подумав, нужно решить, должны ли мы отдавать друг другу честь.

Д’Антон повел свой патруль обратно к реке, его глаза сияли. Габриэль ждала его дома.

– Зачем ты это сделал?

– Демонстрирую инициативу.

– Ты только рассердил Лафайета.

– Это и было моей целью.

– Они любят такие игры, – заметил Паре. – Уверен, вас назначат капитаном ополчения, д’Антон. А кроме того, изберут председателем округа. Как-никак вас тут все знают.

– Меня знает Лафайет, – сказал д’Антон.

Вести из Версаля: мсье Неккера вернули, мсье Байи назначен мэром Парижа. Издатель Моморо трудится сутки напролет, набирая памфлет Камиля. Найдены подрядчики, чтобы снести Бастилию под корень. Люди растаскивают тюрьму по камешкам на сувениры.