Оглядываясь назад, я вспоминаю наш полет со смешанными чувствами. Конечно, никто не рискнул бы назвать его приятным ни в каком отношении, но и у него обнаруживались свои притягательные стороны.

Начать с того, что мы с Амелией остались вдвоем в обстановке, обеспечивающей уединение, близкое общение и относительную безопасность, пусть даже эта обстановка и была самой что ни на есть необычной. Считаю неуместным описывать здесь то, что происходило между нами, – даже в эти нескромные новые времена не могу и не хочу нарушить обязательства, которые мы приняли на себя, – скажу лишь, что постепенно мы узнали друг друга так полно, как раньше не могли себе и представить.

Продолжительность путешествия оказала благотворное влияние и на наши взгляды. Без всякого преувеличения, пребывание на Марсе наложило на нас свою печать; даже я, вовлеченный в дела марсиан несравненно меньше Амелии, ощущал уколы совести, пока снаряд уносил нас все дальше от раздираемого мятежом города. Но по мере того, как дни шли за днями и Земля становилась все ближе, уколы эти слабели. И хотя нас по-прежнему окружали марсианские изделия, хотя мы питались марсианской пищей и дышали марсианским воздухом, к нам вернулось чувство единой цели. Вторжение, задуманное чудовищами, представляло собой слишком реальную угрозу; если мы не сумеем ее отвратить, то потеряем право называться людьми.

Однако мой рассказ о нашем фантастическом путешествии сквозь космическую пустоту опять обгоняет естественный ход событий. Я уже упоминал, что отдельные эпизоды полета были захватывающе интересны, а другие нагоняли страх. Одно из первых неизгладимых впечатлений поджидало нас сразу после того, как мы высвободились из противоперегрузочных камер и снаряд оказался всецело в нашем распоряжении.

Когда мне удалось вывести Амелию из обморочного состояния и удостовериться, что трудные минуты запуска не причинили ни ей, ни мне серьезного вреда, я первым делом бросился к пульту управления, чтобы увидеть, куда мы летим. Мощь выстрела была такова, что я всерьез опасался, не врежемся ли мы в земную твердь буквально в следующую минуту!

Вспомнив, чему меня учили мои провожатые, и повернув выключатель, ведающий освещением главной панели, я, к своему разочарованию, не увидел на ней ничего, кроме нескольких бледных пятнышек света. Позже я сообразил, что это звезды. А тогда я возился с ручками и кнопками в течение двух-трех минут, но добился лишь того, что слегка увеличил яркость изображения, и переключил свое внимание на один из меньших экранов – тот, который воспроизводил вид за кормой.

Здесь изображение было яснее; по экрану плыли картины мира, который мы только что покинули. И оказалось, что Марс еще совсем недалеко: он заполнял весь экран калейдоскопом света и тени, желтых, красных и бурых точек и полос. Когда мои глаза приспособились к масштабам зрелища, я вдруг обнаружил, что узнаю отдельные черты марсианского пейзажа, и прежде всего самую выдающуюся из них – исполинский вулкан, торчащий на теле пустыни, словно злокачественный нарыв. А над вершиной вулкана клубилось огромное белое облако; сперва я принял его за извержение и только потом догадался, что это всего-навсего водяные пары, вышвырнувшие нас из пушечного жерла в космос.

Покинутый нами город увидеть не удалось – он лежал, наверное, как раз под белым облаком, – да и вообще, если говорить откровенно, узнал я с полной определенностью не так уж много. Отчетливо различались каналы или, по крайней мере, полосы красной растительности, прижившейся вдоль каналов.

Я не отрываясь разглядывал эту картину, постепенно отдавая себе отчет, что, невзирая на сказочную мощь снежной пушки, мы улетели совсем недалеко и набрали не такую уж большую скорость. А если еще точнее, то единственно заметным для нас движением было движение самого изображения, медленно вращающегося на экране.

От созерцания панелей меня оторвала Амелия, которая крикнула:

– Эдуард, не хочешь ли перекусить?

Я отвернулся от пульта со словами:

– Да, охотно, я проголо…

Фраза так и осталась неоконченной: Амелии нигде не было видно.

– Я здесь, внизу, Эдуард.

Я посмотрел вниз, на изогнутый пол кабины, но, разумеется, никакой Амелии там не обнаружил. Потом я услышал ее смех и поднял глаза на звук. Амелия стояла… вниз головой на потолке!

– Что ты там делаешь? – воскликнул я, совершенно обескураженный. – Ты свалишься и расшибешься!

– Глупости! Я в полной безопасности. Слезай ко мне, сам убедишься.

В доказательство своей правоты она легонько подпрыгнула… и опустилась, не потеряв равновесия, обратно на потолок.

– Как я могу слезть к тебе, если ты находишься надо мной? – тупо спросил я.

– Не я над тобой, а ты надо мной, – возразила она. И, окончательно сбив меня с толку, зашагала по потолку, затем вниз по изгибу стены – и вскоре очутилась подле меня. – Пошли вместе, я покажу тебе, как это делается.

Она взяла меня за руку, и мне оставалось лишь следовать за ней. Сначала я ступал с предельной осторожностью, напрягая мышцы, чтобы не упасть, но – странное дело – наклон пола не увеличивался, а когда немного погодя я оглянулся на пульт управления, то, к величайшему своему удивлению, увидел, что он теперь свисает со стены. А мы продолжали идти и вскоре пришли к тому месту, где хранились запасы пищи и откуда Амелия окликнула меня в первый раз. Я поискал глазами пульт – сейчас он, если зрение меня не обманывало, находился на потолке над нашими головами.

За время нашего путешествия мы постепенно привыкли к этому эффекту, возникающему благодаря вращению снаряда вокруг своей оси, но в тот день ощущение было для нас внове. Мы уже настолько приноровились к малой силе тяжести на Марсе, что и в снаряде восприняли ее как нечто само собою разумеющееся; между тем снаряд для того и раскрутили вокруг оси, чтобы ее имитировать. (В дальнейшем я доискался, как увеличить скорость вращения, чтобы подготовить организм к более сильному притяжению Земли.)

Прошло несколько дней, прежде чем «хождение по стенам» утратило для нас новизну. Да и форма кабины управления была чревата занятными сюрпризами. Достаточно было передвинуться по изогнутому полу (или потолку) в направлении носа снаряда, чтобы тем самым приблизиться к оси вращения и почувствовать, как сила тяжести уменьшается. Мы с Амелией нередко развлекались тем, что использовали эту странность для своеобразной гимнастики: подойдя к самой оси нашей кабины и оттолкнувшись, можно было проплыть по воздуху изрядное количество ярдов, прежде чем мягко опустишься на пол.

В общем-то, первые два часа после запуска выдались довольно спокойными, и мы отведали марсианской пищи, пребывая в блаженном неведении о том, что нас ждет.

Когда я вернулся к пульту, то сразу же заметил, что на экране заднего вида показался горизонт Марса. Для меня это стало первым прямым доказательством того, что планета удаляется от нас… точнее, что мы удаляемся от планеты. Обращенная вперед панель по-прежнему воспроизводила лишь тусклую россыпь звезд. Я, конечно же, ожидал, что впереди вот-вот появятся очертания нашего родного мира. Правда, наставники-марсиане предупреждали меня, что хотя выстрел и направит снаряд к Земле, но увижу ее я отнюдь не сразу, так что на этот счет можно было пока не тревожиться. И тем не менее не странно ли, что Земля совсем не появляется на переднем экране, не лежит у нас прямо по курсу?