Домициан, в перерывах между работой над новым сводом законов, сочинял труд по уходу за волосами. Волосы у самого были редкие, и не дай бог что-нибудь упомянуть об этом в его присутствии. Я для придания блеска посоветовала ему ополаскивать их цветочным настоем, но мне было велено замолчать… И все же, император, сочиняющий труд по уходу за волосами? Впрочем, у всех нас свои слабости. Император Тиберий играл с рабынями. Клавдий занимался изучением этрусков. Домициан писал про волосы. Другое его увлечение состояло в следующем: выстроив рабов под террасой, стрелять из лука, целясь между их растопыренными пальцами. В этом деле он хорошо набил руку, никогда не попадал мимо цели, а если и попадал — то лишь нарочно. Будучи в дурном настроении, он бывал точным, будучи в веселом — обожал стрелять мимо цели.

Я пела Ларцию песни. Он был крупный, розовощекий и довольный. Пенелопа тоже. Она сказала, чтобы я побольше спала. Ларций сказал, что у меня осипший голос. Это потому, что меня слишком часто душат, ответила я совершенно серьезно, и он меня понял. Затем он исчез, и когда я проснулась, то поняла, что это был всего лишь сон.

Тем временем прошел уже месяц. Осталось лишь несколько месяцев лета. Домициан вернется в Рим, а я вернусь в Брундизий, назад к моему сыну, к Ларцию и его ласковому голосу. Всего несколько месяцев. Но, о боже, как медленно они тянутся!

— Несс сказал мне, что ты познакомилась с моей племянницей, Домициллой.

— Верно.

— Пустая девчонка, совсем, как ее мать. Между прочим, христианка. Тебе известно, кто они такие, эти христиане? Скорее крысы, а не люди. Обожают ютиться в катакомбах, где рисуют по стенам рыб. Я уже подумываю о том, чтобы забрать у нее обоих сыновей, но пока что они производят впечатление настоящих римлян.

— И тогда они станут твоими наследниками?

— Верно. Поскольку моя жена не подарила мне собственных сыновей. Или ты решила осчастливить меня сыном? Я слышал, что у тебя есть, по крайней мере, один ребенок…

— Его воспитывают приемные родители, — быстро нашлась я с ответом. — Не люблю детей. Я его даже ни разу не видела.

Господи, пусть он в это поверит. Я представила себе Викса в руках у этого чудовища.

— Открой глаза, — приказал Домициан, — и скажи мне, что ты меня боишься.

— Нет.

— Я по запаху чую, что да.

— Нет.

Долгие ночи. Луна, истекающая расплавленным серебром. И ни разу одна. Долгие, долгие ночи, полные странных вещей. Острое перо, которым император любил налету пронзать мух и которое использовал также и в других целях. Мягкие браслеты на цепях, которыми мои руки бывали прикованы к ложу. Вечные вопросы: «Ну как, больно? Нет? А если я затяну туже?» И никакого сострадания во взгляде, деловитые движения ученого натуралиста, ставящего опыты.

Боже мой, какой наивностью было полагать, будто в лупанарии плохо. Нет, там было не плохо, а просто тоскливо. Утомительно, но не плохо. Плохо, это когда веселый голос среди ночи спрашивает: «А теперь боишься? Остается еще несколько часов, чтобы это выяснить».

Банка за банкой притирок и бальзамов Ганимеда.

— О, еще не все так страшно, Тея, — мягко говорила мне Юлия в моих снах, как всегда, подобно весталке, облаченная во все белое. — Я вытерпела восемь лет.

Прости, Юлия, я перед тобой виновата. Я считала тебя сумасшедшей. Я сама уже почти сумасшедшая. Он любил наблюдать за тобой спящей?

Миновал второй месяц, но как мучительно медленно.

— Ты какая-то бледная, Афина, — заметила Флавия Домицилла, поздоровавшись со мной. — Ты мало бываешь на солнце. Мне все равно, что там говорят эти бледные как тени красавицы, но солнце для того, чтобы им наслаждаться, чтобы купаться в его лучах, мы же бежим от него, словно орда варваров. А как поживает император?

— Очень хорошо, — ответила я.

Как правило, других вопросов Флавия Домицилла не задавала, я же не вдавалась в подробности.

— А как поживают ваши сыновья?

Лицо моей собеседницы просияло.

— Носятся повсюду, смуглые, словно финикийцы, причем заявляют, что ни за что на свете не вернутся в город и будут жить здесь всю жизнь.

— А твой супруг?

Мне довелось встречать Флавия Клемента. Это был бледный мужчина, который явно догадывался о моей профессии, однако держался со мной с той же безупречной учтивостью, что и со всеми женщинами — начиная супругой и кончая последней рабыней.

— Думается, свежий воздух идет ему на пользу. Клянусь, я тоже никогда не вернусь в город! Мне здесь так хорошо. И у меня есть любимое дело — я по кирпичику разбираю старую виллу, чтобы на ее месте построить новую. На прошлой неделе мне выложили на полу мозаику.

Я посмотрела себе под ноги и впервые обратила внимание на орнамент — круги из двух рыб с переливающейся чешуей.

— Как красиво! — воскликнула я. — Рыбы, если не ошибаюсь, это христианский символ?

— О, смотрю, мой дядя уже рассказал тебе о моем небольшом грешке. — Домицилла улыбнулась, и на ее пухлом лице появились ямочки. — Да, я христианка. Вольноотпущенник моей матери, Траке, тоже им был, а учитывая, с какой легкостью моя мать меняла мужей, то Тракс был мне почти как отец, и что-то, чему он учил меня, осталось в моей душе. Боюсь, что для императора я — источник постоянной неловкости. Ведь это ни для кого не секрет, хотя на публике я, как и положено, выполняю все обязательные обряды.

— Ты… я бы советовала тебе быть осторожнее, госпожа Флавия, — с надлежащей учтивостью произнесла я. Мне нравилась эта женщина: она держалась со мной душевно и искренне. Впрочем, пропасть между нами, патрицианкой и наложницей, все равно была огромна. — Император как-то раз обмолвился, что хотел бы забрать у тебя сыновей, если они не будут воспитываться как настоящие римляне.

— Но их именно такими и воспитывают! К тому же он никогда не отнимет их у меня. Потому что куда он их поселит? В свой дворец? Да он не любит детей и вряд ли станет терпеть их постоянное соседство. В конечном итоге он махнет рукой на мои убеждения как на обыкновенную блажь. Тем более что это так и есть. Кому есть дело до того, что я время от времени отношу своим бедным собратьям корзины с едой?

Ее спокойный тон тотчас вселил в меня подозрения. Думается, дело не ограничивалось одними только корзинами с едой. Интересно, эти толпы рабов, которых полным-полно на ее красивой вилле, они на самом деле рабы? А оборванные дети перед ее дверью, это просто нищие? В семействе Флавией имелось немало секретов как о самых добрых и сострадательных его членах, так и о самых жестоких. Но она ни разу не пыталась выведать у меня мои, и я же в свою очередь не стала расспрашивать о ее. Вот и сейчас она уже весело щебетала о чем-то еще, перескочив на другую тему, гораздо более невинную и безопасную.

— …Несс составляет для тебя гороскоп? Думается, ему можно верить, Несс лучший астролог во всей империи. Жаль, конечно, что моя вера не позволяет мне пользоваться услугами астрологов. Ну разве он не душка? Возможно, я тоже прибегну к его услугам. Он всегда был благодарен мне, с тех пор, как одолжила ему моего Ганимеда, чтобы тот сделал ему массаж. Назад я его так и не получила. Несс даже придумал какое-то невероятное предсказание, лишь бы оставить его у себя. Моя вера запрещает мне снисходительно относиться к любителям юношей, однако должна сказать, что они счастливы.