Брайтонском аквариуме. Один из них упал на спину и не мог подняться. К нему на помощь поспешили два «товарища» по заключению (так характеризовал крабов Кропоткин). Но когда и их усилия оказались тщетными, один из них удалился и привёл за собой ещё двух. Они возобновили спасательные работы. Так продолжалось более двух часов.

Пётр Алексеевич вовсе не старался сохранять позу беспристрастного научного работника. Он легко и смело сопоставлял явления, скажем, мира насекомых и людей.

«Взаимная помощь (ведущая к взаимному доверию – первому условию мужества) и индивидуальная инициатива (первое условие умственного прогресса) являются двумя условиями, несравненно более важными в эволюции животных, чем взаимная борьба». Или: «На сахарных плантациях… и на рафинадных заводах… грабёж, леность и очень часто пьянство становятся обычным явлением среди пчёл». У них появляются группы грабительниц, питающихся чужим добром; их убивают пчёлы-часовые при входе в улей.

Среди видов родственных нам, людям, существовали много тысячелетий назад громадные существа. По мощи они превосходили горилл, с которыми, как известно, предпочитают не связываться никакие хищники. Казалось бы, этим разумным и могучим существам уготовано славное будущее. А гиганты быстро вымерли.

Заселили всю Землю люди – потомки неказистых гоминид. Их преимущество: общительность, стадность, тесная взаимопомощь. Это позволило им не только выжить, побеждая крупнейших животных, но и быстро умнеть при взаимном общении.

Доказывают ли подобные примеры отсутствие борьбы за существование? Нет, считал Кропоткин: «Жизнь есть борьба; и в этой борьбе выживают наиболее приспособленные».

Как же так? Не противоречит ли автор самому себе?

Оказывается, дело в том, как понимать термины «борьба за существование» и «приспособление». (Многие бесплодные споры вызваны разным толкованием одних и тех же слов.) Бороться за жизнь можно не порознь – каждый сам за себя, – а объединяясь и помогая друг другу; преодолевать беды и трудности сообща.

«А потому объединяйтесь – практикуйте взаимную помощь! Она представляет самое верное средство для обеспечения наибольшей безопасности как для каждого в отдельности, так и для всех вместе; она является лучшей гарантией для существования и прогресса физического, умственного и нравственного.

Вот чему учит нас Природа; и этому голосу Природы вняли все те животные, которые достигли наивысшего положения в своих соответствующих классах. Этому же велению Природы подчинился и человек – самый первобытный человек – и лишь вследствие этого он достиг того положения, которое он занимает теперь».

Кропоткин высказал смелую гипотезу о возможности «бессознательной взаимной поддержки даже среди мельчайших микроорганизмов». Трудно сказать, что он подразумевал под этим. В XX веке оформилась отрасль науки – экология бактерий. Доказано: совместная деятельность микроорганизмов способна воздействовать на окружающую среду, благоустраивая её для более сложных существ.

Биологи и экологи обнаружили множество тончайших механизмов взаимосвязи и взаимопомощи организмов и отдельных клеток. В природе – единство и гармония во имя жизни и развития. Не это ли ориентир для человечества?

* * *

В силе взаимной помощи Кропоткин не раз убеждался на личном опыте. Чтобы преодолеть трудности в опасных экспедициях, необходима сплочённость отряда и взаимная поддержка.

Как удалось ему бежать из неволи? С помощью товарищей; других возможностей не было. Как смог он устроиться жить и работать на Западе? Поддержка друзей, соратников по революционному движению. Только так избежал он смерти от агента «Священной дружины»…

Бандиты, жулики, казнокрады, эксплуататоры объединяются в условиях конкуренции. В любой среде действует закон единства, взаимной помощи. Вопрос: во имя чего?

В природе такого вопроса нет. Она настроена на единство и гармонию во имя целого – земной области жизни.

* * *

В парижской мастерской скульптора Марка Антокольского Иван Сергеевич Тургенев и Пётр Кропоткин рассматривают высеченную из мрамора статую связанного Иисуса Христа, стоящего с чуть наклонённой головой и грустным, а отчасти суровым выражением лица.

– Взгляните на него сверху, – говорит Кропоткину Тургенев. – Вы увидите, какая мощь, какое презрение к толпе, вопящей «Распни его!»

– Марк Матвеевич, разрешите взять вашу лестницу, – обратился Тургенев к скульптору.

– Не надо, Иван Сергеевич, зачем? – удивился Антокольский, говоривший с небольшим акцентом.

– Ему непременно нужно это видеть, – настаивал писатель и добавил: – Он революционер.

Недоуменно пожав плечами, Антокольский распорядился принести лестницу. Её установили сбоку и чуть сзади изваяния.

Кропоткин поднялся на несколько ступенек и взглянул из-за плеча мраморного Христа. О своём впечатлении он вспоминал: «Я понял всю умственную мощь этого Христа, его глубокое презрение к глупости вопившей толпы, его ненависть к палачам».

Нет, не смиряться перед унижениями, не прощать мучителей и палачей учит этот Христос. Он спокоен, зная о неизбежности высшего суда и над судьями неправедными, и над этой толпой, не ведающей, что творит себе на горе и бесчестие.

Глава VII. Вольница

1

Илья Биенко (вряд ли это было его настоящее имя) был для Сергея полезным попутчиком. Он предстал органичной частицей народа, в отличие от московского Сократа Платоновича.

Происходящее в России кто-то, пожалуй, мог бы объяснить лучше, чем Биенко, с позиций науки, на основе статистики и логики. Но разве общество подчиняется логике? Народу было бы разумней покорно принять власть если не царя, то сменивших его интеллигентов, составлявших демократическое Временное правительство. Он предпочёл продолжить бунт, не столько строить, сколько крушить основы неокрепшей государственности, подрывать экономическую и военную мощь страны.

– Илья Яковлевич, – спросил Сергей, – как вы полагаете, чем объяснить отказ русского народа поддерживать царя? Ведь его считали осенённым Божьей благодатью. И вдруг рассыпалась триада Бог, царь и Отечество. Не означает ли это крах России как великой державы?

– Ничего такого это не значит. Отбросили Бога за ненадобностью, свергли царя. Что остаётся? Отечество. А что есть Отечество? Это есть земля и народ. А земле и народу нужны не Бог и царь, а воля, труд и справедливость. Раз Бог и царь не смогли этого дать, народ и сам возьмёт. Это и есть анархия.

– Что ж, весьма убедительно. Похоже на правду.

– Не похоже, а самая что ни на есть правда.

– Готов с вами согласиться. Но мне непонятно, почему, если всё так просто и ясно, группы анархистов не объединяются? Только тогда они будут серьёзной общественной силой. И ещё. Если анархисты и большевики стремятся к коммунизму, то почему бы им не объединить свои усилия? Цель-то одна.

– Значит, так, – после недолгих раздумий сказал Биенко. – Отвечу на первый вопрос. Понимать анархию можно по-разному. Это факт. Опять же, разные люди к ней примыкают. А насчёт большевиков я так скажу. Они ж не коммунизм хотят установить, а монархию.

– Простите, но это вы, как говорят, сильно загнули. Никогда они