Жизнь и приключения князя Петра Кропоткина

Часть 5. Судьба и воля

* * *

Что такое судьба? Стечение обстоятельств, череда событий, влияющих на нашу жизнь, но от нас не зависящих. Но всё ли от неё зависит?

Рождение каждого из нас – это судьба. Родители и родственники, народ и Родина – тоже судьба, так же как семья или её отсутствие.

Петру Алексеевичу Кропоткину судьба благоволила. Он по одному факту своего рождения имел то, о чём многим приходилось только мечтать: высокий титул, богатое наследство, прекрасные возможности для карьеры.

У него в первой половине жизни многое было связано с Александром II. Личное знакомство. Служба камер-пажом императора. Заточение в крепость с ведома Александра II. Получение от него разрешения для работы над научным трудом. Распоряжение императора о поисках и аресте бежавшего из заключения Кропоткина: «Разыскать во что бы то ни стало!»

По прихоти судьбы посредником между бывшим камер-пажом и императором суждено было стать рысаку Варвару.

1 марта 1881 года. Несмотря на предупреждение министра внутренних дел Лорис-Меликова о готовящемся покушении, Александр II не отменил свой обычный маршрут: отправился в карете вдоль Екатерининского канала. Здесь его поджидали террористы.

Первая граната сразила кучера и двух казаков охраны. Царь вышел, чтобы помочь пострадавшим. Ему под ноги бросили вторую гранату. Истекавшего кровью Александра II помчали в Зимний дворец на полицейских санях, запряжённых тем самым Варваром, который умчал Кропоткина к свободе.

Сыщики разыскали и конфисковали этого призового рысака. Несмотря на «революционное» прошлое, его определили на службу в полиции.

Другая причуда судьбы. Помогавший Кропоткину бежать кучер, мещанин Александр Левашов объявился в Англии и вскоре превратился в учёного – сотрудника двух научных британских изданий. Невероятная метаморфоза! А дело в том, что кучером был народоволец Левашов. Он отдал свой паспорт Петру Алексеевичу, когда тому надо было перебраться за границу. По некоторым приметам они были похожи.

* * *

В Англии Кропоткин зарабатывал на жизнь, поставляя статьи в журнал Nature («Природа»). Подписывал их своим новым именем или инициалами А.Л. Чаще всего сообщал об исследованиях Сибири и Арктики, об экспедициях Русского географического общества.

Судьба припасла ему ещё один сюрприз. Секретарь редакции журнала Джон Скотт-Келти пригласил его к себе:

– Мистер Левашов, мы получили две работы, недавно изданные в Санкт-Петербурге. Они отвечают вашим научным интересам. Их автор – талантливый русский учёный, возможно, восходящая звезда на географическом небосклоне.

Он вручил рецензенту две книги: «Общий очерк орографии Восточной Сибири» и «Исследования о ледниковом периоде»!

Кропоткин принял их не без трепета и едва сдержал радость. Благодаря стараниям брата Александра и авторитету Русского императорского географического общества удалось издать его труд, написанный в Петропавловской крепости. Щедрый подарок судьбы!

– Я вижу, что вы удовлетворены, – отметил Скотт-Келти, относившийся с симпатией к приветливому деликатному русскому корреспонденту, истинному джентльмену.

– Да, я очень удовлетворён, – ответил мнимый Левашов. – Однако, простите, вынужден отказаться от вашего предложения.

– Вы меня удивляете, мистер Левашов. Парадокс, достойный Оскара Уайльда. Вам интересны эти работы, они вас удовлетворяют, но вы отказываетесь сообщить о них британской научной общественности. Чем это можно объяснить? У вас какие-то личные отношения с данным автором?

Пётр Кропоткин, как истинный князь, а вернее, человек с чувством собственного достоинства, не привык кривить душой. Ответил:

– Должен признаться: я не Александр Левашов. Я автор этих книг, вынужденный скрываться в Англии под чужой фамилией.

– Так вы и есть тот самый принц Кропоткин, который совершил дерзкий побег из царской тюрьмы?

– Да, я и есть тот самый.

Джон Келти схватил его руку и, словно заново знакомясь:

– Я очень рад, просто счастлив, что с нашим журналом сотрудничает знаменитый революционер и учёный… Безусловно, ваше инкогнито будет сохранено. И всё-таки я вновь обращаюсь к вам с просьбой написать об этих выдающихся работах. Вам не обязательно хвалить или ругать их. Вы расскажите, о чём они, вот и все.

Теперь статьи Петра Алексеевича печатались или анонимно, или под инициалами P.K. Среди них: «Первый съезд русских натуралистов»; «Плавание адмирала С. О. Макарова»; о путешествиях Н. М. Пржевальского «Русский исследователь Азии прошлым летом»; о книге Х. Вуда «Берега Аральского моря»…

* * *

Для активной работы в международной рабочей организации – Интернационале – Пётр Алексеевич переехал в Швейцарию.

Его как старого знакомого приняли в товарищество часовщиков. Он освоил это ремесло. Хотя и здесь его основные интересы касались науки: писал статьи, переводил…

Вот каким увидел его публицист и социал-демократ Лев Дейч:

«Среднего роста, с большой светло-русой бородой… он был чрезвычайно подвижен, говорил быстро и плавно и с первого раза производил очень благоприятное впечатление своей простотой, очевидной искренностью и добротой…

Кропоткин был всегда завален работой: писал для разных учёных органов, переводил для наших ежемесячных журналов с иностранных языков, которых знал множество. По всесторонности развития он стоял значительно выше всех тогдашних последователей Бакунина… Пылкий темперамент его проявлялся лишь в жгучих для него вопросах… Решительно все, как русские, так и иностранцы, относились к нему с большим уважением и симпатией».

* * *

Боевой дух Петра Алексеевича не удовлетворяли одни лишь теории. Он участвовал – с угрозой ареста – в Международном социалистическом конгрессе в бельгийском Генте. Чуть позже в Париже выступил на собраниях и митингах, посвящённых годовщине Парижской коммуны.

В предыдущую годовщину этого героического и трагического события он шёл вместе с потоком рабочих под красным флагом по улицам Берна. В Швейцарии были запрещены такие выступления. Полиция стала разгонять демонстрантов. Князь Пётр Кропоткин яростно отбивал знамя у наседавших полицейских, дрался, получал удары…

У него не было расхождения слов и дел. Он не призывал других к борьбе, но сам шёл в первых рядах, рискуя жизнью и свободой. Он не только доказывал благо труда и солидарности рабочих, но сам трудился, был вместе с рабочими. И в демократических странах Западной Европы он вынужден был скрываться от полиции и побывал в тюрьме.

* * *

Долгой была жизнь Кропоткина в эмиграции. «Такая тоска этот Лондон, – писал он в 1903 году. – Сердечно не люблю я это английское изгнание, а тут ещё вся мразь и пакость империализма и реакции».

Он вспоминал короткий разговор с председателем следственной комиссии полковником Новицким. Тот с удивлением узнал, что брошюру «Емельян Пугачёв», подстрекающую на неповиновение властям, на бунты, написал князь Кропоткин. Воскликнул с улыбкой:

– Да неужели, князь, вы верите, что всё это возможно среди нашей русской тьмы? Всё это прекрасно, чудно, но ведь на это надо двести лет, по крайней мере.

– А хоть бы и триста, – отрезал Кропоткин.

Конечно, он хотел бы увидеть…