– Вы хорошо держались, – сказала Джилл, присаживаясь рядом.

– Надеюсь. Я старалась ответить на их вопросы наилучшим образом. Могу только надеяться, что мои ответы их удовлетворили.

– Не волнуйтесь. Все будет хорошо.

Хотя мы обе были почти уверены, что совет одобрит мое прошение, но все же оставалась вероятность отказа. Я не могла расслабиться, пока не получу официального одобрения.

Через пятнадцать минут дверь открылась, и нас пригласили войти. Во рту у меня пересохло, а сердце заколотилось еще сильнее. Все смотрели на нас, но по выражению их лиц я не понимала, какое решение они приняли. Мы с Джилл сели, и слово взял председатель комиссии.

– Мы завершили обсуждение, – сказал он, – и я с радостью сообщаю вам, что комиссия единогласно одобрила ваше прошение о полной опеке над Люси. Поздравляю вас!

– Спасибо! – Я не смогла сдержать широкой улыбки. – Спасибо большое!

– Вы молодец! – тихо похвалила меня Джилл.

Меня поздравили все члены комиссии. Джилл поблагодарила председателя и поднялась, чтобы уходить. Только тут я поняла, что все закончилось. Я тоже поднялась. Честно говоря, я немного растерялась. Я выслушала председателя, а теперь просто ухожу. А как же все мои тревоги, долгие месяцы надежд, планов и ожиданий? Где фанфары? Где тысячи воздушных шариков, взмывающих в небо? Я услышала лишь стук захлопнувшейся двери и тихий внутренний голос, возносящий благодарственную молитву.

– Пойдемте, – сказала Джилл, беря меня под руку. – Пойдемте выпьем кофе.

– Отличная идея, – обрадовалась я.

– И мне нужно вас кое о чем спросить…

– О чем же?

Я уже видела на лице Джилл подобное выражение.

– Я тут подумала, – начала она, – теперь, когда проблема Люси решена и заседание комиссии позади, вы сможете снова стать настоящим приемным опекуном, верно?

– Конечно! Я тоже так считаю…

– Прекрасно! Потому что у меня как раз появилась четырехлетняя девочка…

– Джилл, вы неисправимы! – засмеялась я.

– Знаю. Но что бы вы делали без меня?

– Честно говоря, даже и не знаю.

За кофе Джилл рассказала мне об Алисе. Социальный работник Алисы подает заявление в суд на ордер временной опеки.

– Она – сущее чудо, – сказала Джилл. – Последние несколько месяцев она жила с бабушкой и дедом, потому что у ее матери проблемы с психикой. В суд они идут завтра в десять. Поскольку вопрос с ордером уже практически решен, Алиса сможет быть у вас около часа дня. Копия документов у меня с собой.

Когда Люси, Адриан и Пола вернулись из школы, у меня было для них множество новостей. Во-первых, комиссия окончательно утвердила постоянную опеку над Люси. Теперь все оформлено официально. Дети захлопали в ладоши от радости. А потом я рассказала им об Алисе. И что же они сказали?

– Отлично, я смогу играть с малышкой! – обрадовалась Пола.

– Ей, наверное, очень страшно, – сказала Люси. – Я помогу ей освоиться.

– О нет! Еще одна девчонка! – застонал Адриан.

Историю Алисы я рассказываю в своей книге «Я скучаю по мамочке», поэтому здесь не буду вдаваться в подробности и писать о тревожных обстоятельствах ее появления, чего мы никак не ожидали. Через десять месяцев она должна была уезжать. Была холодная январская ночь. Пола уже спала в своей комнате, Адриан еще читал, а я поднялась к Люси пожелать ей спокойной ночи.

Мы немного поболтали о том о сем, как часто делали перед сном. Мистер Банни, как обычно, устроился на подушке. Я поцеловала их обоих на ночь и поднялась, чтобы выйти. Но тут я почувствовала, что Люси что-то мучает.

– Все в порядке, дорогая? – спросила я. – Тебя что-то беспокоит?

Люси молчала, только теребила край одеяла. Она всегда так делала, когда о чем-то думала. Я снова присела на кровать.

– Что? Что ты хочешь сказать?

– Мне нужно у тебя что-то спросить, – тихо сказала Люси, стараясь не смотреть на меня. – Ты можешь сказать «нет», если захочешь. Я пойму. Мне не будет больно. Нет, конечно, будет, но я постараюсь не показать…

– Спрашивай, конечно, – сказала я, гадая, о чем же Люси боится мне сказать. Обычно она была очень откровенной.

– Ну, в общем… – Люси была очень серьезна, но пальцы ее по-прежнему теребили одеяло. – Вы знаете, что я считаю вас своей настоящей семьей?

– Конечно, мы все знаем.

– И вы знаете, что я иногда называю тебя мамой?

– Знаю.

– Мы в школе делали проект об усыновлении – читали книги из библиотеки, рылись в Интернете и все такое… И я подумала, не можешь ли ты удочерить меня? Я всех вас очень люблю. Обещаю, я не доставлю тебе проблем. Но ты можешь сказать «нет», если захочешь.

Слезы мгновенно навернулись на глаза. Я крепко обняла Люси и прижала к себе. Я была так поражена, что не могла говорить. Люси молчала, но я чувствовала тепло ее любви и доверия в этом объятии. Потом я легонько отстранилась и посмотрела на нее. Я знала, что хочу сказать, но должна была оставаться реалисткой.

– Люси, дорогая, я уже считаю тебя своей дочерью. Я не могла бы любить тебя сильнее. Я была бы счастлива удочерить тебя, но не могу принять это решение сама.

– Я знаю, – пробормотала Люси. – Я все понимаю.

– Завтра я поговорю с Лили. Посмотрим, что она скажет. Ты должна поговорить с матерью – ее мнение тоже будет принято во внимание. Может быть, она не захочет, чтобы я удочерила тебя. Я могу спросить, но, если ничего не получится, нам же с тобой не нужен листок бумаги, чтобы считать себя матерью и дочерью, верно?

Люси грустно улыбнулась.

– Конечно, не нужен. Но я была бы так рада…

– Я знаю, дорогая. Я все понимаю. Я постараюсь изо всех сил.

На следующее утро я отвезла Полу в школу, вернулась домой и сразу же позвонила Лили. Я рассказала ей о нашем разговоре об удочерении. Лили ответила, что ей нужно поговорить со своим начальником. Но ей казалось, что если мы с Люси обе хотим этого, то отдел поддержит мою просьбу. Но, как я и ожидала, Лили предостерегла меня: сначала нужно поговорить с Бонни и узнать ее мнение. Мы обе знали, что большинство родителей соглашаются передать детей под долгосрочную опеку, но категорически возражают против усыновления, поскольку в этом случае они лишаются родительских прав. Меняется даже свидетельство о рождении усыновленного ребенка – вместо имен биологических родителей туда вписываются имена родителей приемных. Вечером я рассказала Люси о своем разговоре с Лили. Что-нибудь определенное можно будет сказать только через какое-то время.

Лили смогла связаться с Бонни лишь через три месяца. Она рассказала, что поначалу Бонни была против удочерения. Ей казалось, что она больше никогда не сможет увидеть Люси. Лили объяснила, что я не собираюсь менять условий ее встречи с дочерью. И тогда Бонни сказала, что она не будет возражать: она хочет того, чего хочет Люси. Подобное бескорыстие было очень необычно. Люси была в полном восторге, и я приступила к процессу удочерения.