* * *

Пока Ирландии предлагали обходиться своими силами, Британия все больше и больше вмешивалась в дела Индии — по столь же благородным причинам, но с соответственно печальными результатами. К 1830-м гг., когда дома в Англии активно проводились реформы, многие белые (среди них, по иронии судьбы, был сам Чарльз Тревельян) стремились распространить преимущества европейской цивилизации на Индостан. Эти преимущества часто внушались с помощью утилитаристских и евангелистских учений. Они хотели основать «британское величие на индийском счастье»[750], заменить истинной религией «грязь и разврат» языческого идолопоклонничества, которое «в виде объектов поклонения включает быка, павлина, обезьяну и прочих»[751].

Лорд Уильям Бентинк, который служил генерал-губернатором с 1828 по 1835 гг., хотя его обвиняли в восстании в Веллоре, возглавлял это движение по несению западных ценностей. Он запретил обычай сати — самосожжение вдовы на погребальном костре вместе с телом мужа, на которые иногда приходили посмотреть европейцы, как на зрелище, подобное схваткам животных, которые для них иногда устраивали раджи. Он боролся с убийствами путешественников, их ритуальным удушением после ограбления. Британцы считали этих разбойников-душителей «национальным братством убийц»[752].

Бентинк атаковал коррупцию и способствовал распространению «полезных знаний»[753]. Он реформировал юридическую систему и отменил порку сипаев, хотя это не коснулось белых солдат. Губернатор инициировал создание пароходной службы на Ганге и ввел общественные работы, спланировав строительство канализационных систем, дорог, мостов, ирригационных систем и т.д.

Он даже взорвал и расплавил огромную пушку моголов в Агре ради металла. Ходили слухи (неправильные), будто он предлагал продать куски мрамора из Тадж-Махала. В то время, когда дешевая ткань из Ланкашира уничтожала ручное ткачество в Бенгалии и заменяла муслин из Дакки, которую раньше называли «индийским Манчестером»[754], Бентинк занимался первой хлопкопрядильной фабрикой. Она вскоре стала продавать по пониженной цене английскую продукцию.

Генерал-губернатор был высоким человеком с орлиным носом, отличался хладнокровием и считал Индостан большим поместьем, которое следует улучшить. Но этого могло добиться только обладающее всей полнотой власти правительство, обеспечивающее необходимую безопасность собственности и людям. «Это гражданская свобода, — говорил Бентинк. — Политическая свобода выгонит нас из Индии»[755].

Подводя итог в своем обычном сжатом стиле, Маколей писал: Бентинк «вплеснул в восточный деспотизм дух британской свободы»[756]. Как предполагает этот парадокс, генерал-губернатор, который всегда оставался либеральным консерватором, был непоследователен. Как и других людей Запада, его испортил Восток. Дом правительства находился в «королевском и азиатском» состоянии, но одевался Бентинк, как квакер из Пенсильвании[757]. Когда англичане видели, как он с зонтиком под мышкой направляется за город, то «громко говорили о разложении империи и конце света»[758].

Они испытывали еще большее возмущение, когда губернатор приглашал высокопоставленных «местных джентльменов» на пиры, достойные моголов. Но он импортировал пикули из Лондона, печенье из Парижа, а между подачей блюд его оркестр играл Моцарта и Россини.

Бентинк путешествовал с эскортом из трехсот слонов в манере шаха Джахана. На его собственном животном была широкая красно-золотая попона, а серебряный паланкин полировали коровьим навозом. Но генерал-губернатор игнорировал зверинец, основанный Уэлсли. Некоторые считали, что его упадок означает упадок империи[759]. Британцы собирали диких животных, как указывалось в проспектах Лондонского зоологического общества. Это было преднамеренной имитацией Рима периода высшего расцвета[760].

В эклектицизме Бентинка не было ничего необычного. Но как бы западники не были уверены в превосходстве своей расы, религии и культуры, многим было трудно сопротивляться влиянию Востока. Наиболее очевидные прелести — кальян, профессиональные танцовщицы, восточные костюмы (за исключением пижамы) и индийские наложницы («спящие словари») оказались менее приемлемы для сагибов, чем ранее были для набобов. Теперь всех, кто демонстрировал признаки «похожести на местных», начинали презирать. Один лейтенант жаловался: «27 лет в этой стране сделали командующего настоящим негром в мыслях и привычках»[761].

Тем не менее самый предубежденный новичок вскоре приобретал вкус к индийской еде, в особенности — к карри, жаркому из риса, рыбы и карри кеджери и густому острому супу с пряностями.

Вездесущие индийские слуги часто прививали своим хозяевам восточные привычки. Они их мыли, расчесывали и одевали и, как говорили, только не разжевывали им пищу. Более того, слуги имели склонность вести хозяйство своих нанимателей в индийском ритме, «ставя отношения с колониальной властью с ног на голову»[762].

Британцы научились у индусов привычкам к умыванию, их прачки все время были заняты работой. Целые поколения, возвращаясь домой, испытывали отвращение от «немытости кожи и одежды англичан»[763]. Сари когда-то рекомендовали как восточные тоги. Но, хотя английские женщины придерживались фасонов Пиккадилли, на них влияли и местные. Гонория Лоуренс «чувствовала себя очень неуютно в присутствии местных жителей, будучи с непокрытой головой»[764].