— Помоги встать. Что случилось?

— Сам посмотри, — предложил кузен, помогая сесть. Зрелище было действительно экзотическое. Ева — а это, похоже, была именно она, с плачем и хохотом колола штыком тело чистого. От человека там, собственно, ничего уже не осталось — так, кровавое месиво. Сама девушка тоже с ног до головы была покрыта красным. Рядом стоял Мануэль, растерянно глядя на вакханалию.

— Мы пытались ее оттащить, сначала, — пояснил Доменико. — Только не получилось. Отшвырнула.

— Давно она так?

— Да пару минут уже.

Странно, мне казалось, между взрывом и моментом, когда меня усадили прошло всего несколько секунд. Что ж, пора прекращать. Кажется, я догадываюсь, откуда такая реакция. На ноги поднялся с помощью эквита, дальше доковылял самостоятельно. Ничего не болело, кроме порезанной собственноручно ладони, но голова кружилась довольно сильно.

— Ева, хватит. Он ведь не один был, вспомни. Там еще минимум пятеро было.

Девушка замерла с занесенным над трупом штыком, повернула свое безумное, покрытое брызгами крови лицо, и воткнула в меня пронзительный взгляд своих зеленых глаз.

— Десять. Их было десять.

— Да хоть сколько, — пожал я плечами. — Давай уже заканчивай, дел еще полно.

— Я, патриция[43] Ева Августа, даю настоящую клятву в том, что буду решительна и беспощадным к врагам Диего Ортеса, не выпущу из рук оружия, пока каждый присягнувший чистому богу не будет уничтожен. Я клянусь мстить врагам жестоко, беспощадно, неустанно. Кровь за кровь, смерть за смерть!!! Я клянусь, что скорее умру, чем предам себя и Диего Ортеса перед лицом чистых и их пособников.

— Клятва легиона! — пораженно прошептали рядом.

— Что?

— Это сакральная клятва легиона, — пояснил свои слова Рубио. — Только она клянется не стране и императору, а Диего. Вы теперь связаны, парень, навсегда. Даже если… — старик резко замолчал, но я понял, о чем он чуть не проговорился. Даже если Кера исчезнет. Что ж, я, в общем, не против.

В самом центре вечного города, на площади, которая в самом скором времени будет названа в честь святого подвижника Ноны стоит храм. Он построен всего несколько лет назад, и очень отличается архитектурой от окружающих зданий. В народе его уже прозвали «Торжество чистоты». Это название неплохо отражает суть здания. Ослепительно сияющий куб из стекла и металла полностью прозрачен — любой может наблюдать происходящее в храме. Священнослужителям нечего скрывать от окружающих — их поступки так же чисты, как их помыслы. Этой ночью в храме не проводится служб. Прохожие, если бы таковые осмелились слоняться в столь позднее время в непосредственной близости от храма, могли бы полюбоваться редким зрелищем: все девять иерархов собрались в средоточии и ведут неспешную беседу. А вот содержание ее услышать не мог никто — иерархи позаботились о том, чтобы некоторые тайны оставались недоступны для любого, кто не входит в их круг.

— Таким образом нашим эмиссарам в стране норманнов пока по-прежнему не удается закрепиться, — докладывает один их иерархов. Впервые увидевший этого невысокого мужчину наверняка скривился бы от отвращения, увидев провалившийся нос. Правда, уже несколько лет не находилось храбрецов, позволявших себе демонстрировать это отвращение. Когда-то подвижник Коинт явился в один из первых тогда храмов чистоты, надеясь, что новый бог сможет излечить его от болезни, которая обезобразила ему лицо и медленно убивала. Чистый ответил на его молитвы и дал даже больше, чем можно было рассчитывать. Правда, исправить внешность последователя бог не смог, но подвижника это очень быстро перестало беспокоить. Впрочем, здесь, среди иерархов чистоты подвижник не сильно выделялся внешностью. Благородством черт не мог похвастаться никто из них, ведь каждого чистый бог вознес когда-то с самого дна жизни.

— Правительство отказывается получать флогистон, — продолжал тем временем докладчик. — Мы смогли наладить контрабандный канал поставки, но продукт не пользуется значительным спросом, даже при попытках отдавать его бесплатно. Фабриканты пока опасаются отказываться от угля, уповая на то, что наши поставки могут быть в любой момент прерваны. Ценой значительных усилий нам удалось договориться с мастерской Бенца о том, чтобы они ставили на свои локомобили котлы, работающие на флогистоне, под обещание непрерывных поставок, однако они все равно оставляют возможность перехода на топливо. Из-за этого цена на их локомобили упала не настолько сильно, как могла бы. Что касается проповедников, пока и вовсе нечем похвастаться. Их гонят отовсюду, несмотря на чудеса, которые они являют. Среди норманнов пока достаточно тех, кто может показать не меньшую силу благодаря своим мерзким божкам.

— Это печальные вести, Коинт. — Прервал говорившего иерарх Прим. — Однако неудачи у внешних народов волнуют нас меньше, чем волнения в республике. Я предлагаю вернуться к обсуждению внешних дел позже, а пока хотелось бы услышать Тетрия.

— Мы потеряли контроль над Дакией, севером Галлии и севером Ишпаны. — Коротко рапортовал Тетрий. — Послать сколько-нибудь крупные силы на усмирение провинций пока не представляется возможным. Причин несколько. Слухи об очищенных полностью поселках и городках разошлись слишком широко. Вина лежит на жандармерии — они не смогли организовать фильтрацию беженцев, отчего информация разошлась по всей республике. Остановить распространение вредного знания пока не представляется возможным. Более того, кое-где люди начинают задаваться вопросом, а такое ли уж благо — церковь чистоты. Если язычников нам простили, хоть и со скрипом, то расправа над вроде бы верными последователями чистого вызывает слишком много вопросов. Вторая причина в том, что невозможно использовать регулярную армию. Сенат воспротивился вводу войск. Они аргументируют это тем, что легионы сейчас крайне необходимы на границах.

— Это правдивая информация? — заинтересовался Прим. — Опасность внешней войны действительно реальна?

— Трудно утверждать уверенно, — вставил иерарх Кварт. — Опасность войны существует всегда, а сейчас республика действительно ослабла. Однако эмиссары так же докладывают, что войска настроены резко против того, чтобы воевать со своими гражданами. Есть подозрение, что сенат просто опасается, что солдаты, если их отправят усмирять бунтовщиков, начнут переходить на сторону последних, что только ухудшит положение.

— Что ж, ситуация ясна, — подытожил Прим. — В таком случае завтра я дам сенату ответ церкви. Нам было предложено пока отойти в сторону, и предоставить подавление бунта гражданским властям. Причем темпы усмирения следует временно уменьшить, сосредоточившись более на мелких очагах неповиновения, оставляя крупные на тот момент, когда республика успокоится и у нас высвободится достаточно сил для резкого и решительного очищения. Церковь устраняется от усмирения бунтующих, под тем предлогом, что они остаются последователями чистого бога и все их преступления не против церкви, но против гражданских властей. Это нужно будет донести до граждан через прессу. В связи с этим нам будет необходимо не допустить распространения знаний о недавнем уничтожение пятидесяти спир. Нам не нужно падение авторитета церкви и чистого бога. Это не значит, что бунтовщиков оставят в покое. Давление ослаблять нельзя ни в коем случае, кроме того, необходимо полностью исключить просачивание бунтовщиков на территорию метрополии. И если в боевых действиях мы действительно пока не должны участвовать, то уж обеспечить последнее мы не только способны, но и обязаны перед богом.